Неизвестный автор - "Сказка про охоту"
Я, человек, как небогатый, продать было нечего, обдумал себе план, где приобрести мне денег на подать. Согласил товарищей со мной идти в лес верст за сто с лишком, в сузем, в Ветлужский уезд ловить птиц и зверей. С товарищем ушли, жили в суземе и ловили. Время было осеннее – в октябре, так числа семнадцатого. Пошла слеча, дождь. Мы с товарищем разошлись. Я заблудил, сделалась темнота, товарищ ушел. Я кружился: ходил, ходил и увидел огонь. Пришел к огню, туг двенадцать человек: не знаю и откуда. Сидят, варят кашу. Я испугался. Они стали меня спрашивать: «Кто такой и откуды?» Я сказал им, что из-за Микольского такой-то деревни, ловлю здесь зверей, птиц. Они стали ужинать, посадили и меня. У меня не естся от страха. Я вижу, что у их много посуды: кринки с маслом и пустые, и говядина, бочонки и лагуны и ружья, все у них есть – всякой припас. Я спросил их: «Что за люди вы?» Оне мне отказали: «Какое тебе дело про нас узнавать». Потом стали спать ложиться. Наносили дров много и кругом кладут как завалину, кругом склали огонь, и лопоть свалили кругом в середку. И легли спать: головы в кучу, ногам к огню. И меня пригласили тут же. Все в середках спят, крайнего никого нет. Я не спал, не спал ночь, хотелось уйти куды-нибудь, не спал, да перед светом-то и уснул. Поутру соскочили они, стали наряжаться, обуваться, и я пробудился. Вот они опять каши наварили. Ну, и меня посадили. Отъели, нарядились и пошли. Я просил их, чтобы они вывели меня на дорогу. Но оне не соглашаются выводить меня. Один и говорит: «Надо его привязать к елке». Другой говорит: «Надо заколотить в бочку или в лагун». Посоветовали промеж собой, расколотили лагун и посадили меня. Я как упрашивал их, но оне не смиловались надо мной – посадили в лагун и заколотили верхнее дно.
Так меня и оставили в лагуне, а сами все ушли. Я не могу выбиться из лагуна. Не могу выбить дно у лагуна ни ногам, ни головой, потому что был скорчен. Я шевелился да шевелился в лагуне, он и опрокинулся со мной на бок. Я послушал, хрупают кости, а туг к им повадился волк объедать кости и куски и что набросают. Он ходит да гложет кости. Подошел к лагуну и нюхает у лагуна-то да фыркает. Волк ходил, ходил тут да и подворотился задом к дыре, я его и стибарастил за хвост. Он заохал, да и бросился бежать. А лагун со мной и залетал, с колоды на колоду, с корня на корень, о пеньки, о елки хлещет. Хлестал - да хлестал о пни да и корни, и сшибились обручье. Я остался на воле, лагун разлетелся, а волк убежал. Я не знаю, куды идти, а валит снег. Я вздумал лезти на елку, смотреть жило. Улез высоко, а не вижу ничего: сучки мешают. У елки стоял большой липовый пень. Я задумал стать на пень на этот. Я встал на пень и не посмотрел, что он полой. Как стал, да в пенек-от бухтырь на низ. Инде выставились: в пеньке свили от сучьев, у меня оцарапило бока и локти у рук. Тогда я скаялся, что смерть валит и валит.
На третий день чую: кто-то ходит и колотит о сухие лесины. Дошел и до этого пенька мужик, поколотил и чует, что он полой, говорит себе: «Вот на дупля-то ладен». Еще поколотил и стал рубить. Рубит, думаю, начто он и меня пересекет. Рубит. Я устараниваюсь к другому боку. И так его кругом обрубил, а я не провешиваюсь, думаю, как провешусь, он убежит. Он уже кругом обрубил его. Пень повалился. Меня как стало ломить, я присел, пень улетел. Я взревал и заохал. Мужик взревал, упал да и заползал. Я в то время вылез из пенька. Мужик-от ползает. Я двои сутки истощал, сидел голодный. Мужичьим следом пошел по пороше выходить в деревню. И дошел до его кобылы.
Этим временем, покудова мужик искал пенька да я шел, медведь повалил у него кобылу и переедает шею. Переел шею у кобылы и в хомуте выедает остатки, только трещит есь. Я хотел медведя испужать, чтобы он убежал. Как в это время я скочил на сани да сухал; медведь испужался да бросился и нажинул себе хомут на голову. И кинулся к саням бежать. А я как за сани схватился, сижу, смотрю, что будет дальше. Он и давай бегать по лесу да все прогалейнам, кресла у саней обломал. Бегал, бегал на реку Пыштюк. Сперва до того летал круто, что не знаю, как сказать; наконец, упетался, выбежал на погост к Михаиле на Пыштюк, тут остановился, никуды не идет. Я изголодал, пошел к отцу Василию проситься ночевать, а медведь на улице стоит. Поп уехал в деревню, а попадья вышла на крыльцо и велела пустить медведя к ихним лошадям во стаюшку. Она в потемках не рассмотрела медведя и подумала, что лошадь. Я кое-как скинул хомут, сзади захожу, чтобы не укусил, и пехаю медведя в стаю. Пустил его туды и не знаю, что тут кони стояли. Он от усталости всю ночь лежал. Переночевали. Попадья накормила завтраком. Кони что-то перед утром завизжали в конюшне. Я и говорю: «Что-то кони-то визжат». – «Ничего, не убьют друг дружки».
Попадья поутру ушла под коров; мне и вздумалось улепетнуть от попадьи, а то, пожалуй, пошлют меня за коней столбы считать. Пошел я по медведя в стаю. Медведь обоих меринов повалил, наелся, сидит в углу. Я его страшился сперва взять. Но потом увидел, что он ученой. Взял его и навязал на шею веревку. Вывел изо стаи. И мы пошли с медведем по дороге к Микольскому. Догоняют нас татары и видят, что у нас товар славной – медведь, идет да пофыркивает. Они у меня стали торговать. Я им и продал, взял восемьдесят пять рублей, а сам отправился домой. С деньгам пришел домой. Годовой оклад заплатил с двух с половиной душ, и денег осталось к следующему времени.
