Святитель Игнатий. Начало пути
Смирнов Ю.А.
ст. научный сотрудник ГАЮ
Имя святителя Игнатия тесно связано с Вологодским краем. Это не только место, где он родился и провел детство, где жили поколения его предков и находится его родовое гнездо. На родной земле свершилось и одно из самых значимых событий жизни епископа. Здесь завершились скитания по монастырям послушника Брянчанинова. Здесь он умер для мирской жизни и, приняв на себя монашеские обеты, обрел второе рождение, вступил на путь духовного подвига во имя спасения души и достижения христианского совершенства.
Хотя основные вехи этого периода жизни о.Игнатия (1830-1833 гг.) хорошо известны, по общему мнению исследователей, остается еще немало вопросов, нуждающихся в дальнейшем изучении. Полагая, что архивные источники в значительной степени могут восполнить имеющиеся пробелы, мы попытались выявить и обобщить материалы Государственного архива Вологодской области (ГАВО), касающиеся этого этапа биографии святителя. При этом мы исходили из того, что достойны внимания любые, пусть самые незначительные, детали и сведения, имеющие даже косвенное отношение к его жизни.
Практически все документы ГАЮ, так или иначе связанные с именем святителя, сосредоточены в фонде Вологодской духовной консистории. Прежде всего это ежегодные монастырские ведомости с описанием монастырей и послужными списками братии, переписка го вопросам ведения монастырского хозяйства, прошения послушников и монахов о переводе из одного монастыря в другой и т.д. Интересные сведения содержат и такие редко используемые исследователями документы, как докладные реестры, перечни входящих и исходящих бумаг, журналы заседаний духовной консистории. Специфика этих материалов такова, что лишь малая их часть хоть в какой-то степени отражает события внутренней жизни о.Игнатия. В основном они рисуют чисто внешнюю сторону его деятельности: продвижение по службе, хозяйственные хлопоты, взаимоотношения с окружающими и т.д.
Определение послушника Брянчанинова на жительство в Вологодскую епархию приходится на 1830 г., когда после двух лет послушнического искуса, едва оправившись от тяжелой болезни, ад время которой он находился у своих родственников в Вологде, Дмитрий Александрович возвращается к иноческой жизни и удаляется в Успенскую Семигороднюю пустынь.
Находившаяся в 70 верстах от Вологды пустынь считалась одним из наиболее удаленных от жилья монастырей, но была при этом весьма многолюдной. Дело в том, что здесь находилась чудотворная икона Успения Пресвятой Богородицы, и во время свирепствовавшей в 1830-1831 гг. в Вологде и ее окрестностях эпидемии холеры многие горожане приходили на поклон к чудотворному образу и просили о заступничестве1. Имея крепкое хозяйство, пустынь получала значительные выгоды от хлебопашества и скотоводства и слыла "обильнейшей пред всеми общежитиями"2 епархии.
Строитель пустыни иеромонах Мельхиседек "по причине слабого и болезненного состояния" Дмитрия Брянчанинова назначил для служения ему молодого послушника Павла Образцова и поселил их в одну келью3. Понимая, что исключенному из 3-го класса Вологодской семинарии пономарскому сыну было что перенять у более старшего и образованного собрата, настоятель поручил Брянчанинову обучать своего помощника "благонравию, некоторым познаниям и внешним обычаям, приличествующим монашескому сану"4. Вероятно, это был первый опыт духовного наставничества в монашеской жизни святителя Игнатия. Примечательно и то, что еще до пострижения Д. Брянчанинов признавался достаточно зрелым для подобных наставлений.
Между тем то обстоятельство, что в Семигородней пустыни находилось "большое число братии, и часто оную посещают богомольцы, отчего нет возможности пользоваться в оной достаточным уединением, необходимым для безмолвной и внимательной жизни"5, вынудило послушника Брянчанинова, подавшего в начале 1831 г. прошение о пострижении в монашеский сан, ходатайствовать о переходе в другой монастырь, "дабы, приступая к таинству столь важному и решительному перевороту в жизни, ... приуготовить к оным свои мысли и чувствования надлежащим образом"6. Вместе с ним желание перевестись из Семигородней пустыни изъявил и получавший от общения со своим, соседом по келье "особую душевную пользу"7 Павел Образцов.
Местом дальнейшего своего пребывания они избрали малонаселенный Дионисиев Глушицкий монастырь. В 1830 г. положенной по штату братии монастырь не имел. Вместо 12 монахов в нем жили всего лишь четверо: настоятель, один иеродьякон и два послушника. По этой причине, а также из-за того, что "настоятель по старости лет его нередко был подвержен болезненным припадкам", здесь иногда не велись богослужения, причем, "не только в простые дни, но и во дни праздничные и высокоторжественные"8. К моменту перехода туда Брянчанинова штатная численность так и не была восстановлена, так что он с полным основанием мог рассчитывать на уединенное существование.
19 февраля 1831 г., за день до того, как вопрос о переводе Брянчанинова и Образцова был рассмотрен консисторией9, в Святейший Правительствующий Синод ушло прошение вологодского архиерея о разрешении постричь в монашество вдовых священников и послушников ряда монастырей Вологодской епархии. Среди кандидатов на пострижение значился и Брянчанинов10.
Здесь мы должны коснуться, пожалуй, наиболее деликатного момента в биографии Д.А.Брянчанинова. Дело в том, что согласно Духовному Регламенту, запрещалось постригать в монахи человека, не прошедшего трехлетнего искушения в монастырской жизни и не достигшего 30-летнего возраста, "к монашескому бо житию не довольно имеет совершенный разум"11. Формально Дмитрий Брянчанинов удовлетворял всем этим требованиям - провел в монастырях в качестве послушника три года, с 1827 по 1831, и, что самое любопытное, на момент пострижения ему якобы исполнилось 30 лет. Это подтверждают все выявленные документы 1830-1833 гг., содержащие сведения о возрасте о.Игнатия, в том числе написанные им собственноручно (монастырские ведомости, послужные списки, ведомости о настоятелях и настоятельницах и т.д.)12. То есть о случайной ошибке и речи быть не может. Между тем, согласно записи в одной из метрических книг Покровской Комельской церкви Грязовецкого уезда, Дмитрий Александрович Брянчанинов родила 5 февраля 1807 г.13, и в 1831 г, ему никак не могло быть больше 24 лет. Налицо попытка скрыть свой истинный возраст. Мы не беремся оценивать этот поступок молодого человека. Отметим только, каким же сильным должно быть желание надеть монашескую рясу, если такой глубоко религиозный и нравственно чистый человек, как о.Игнатий, решился на явный подлог и приписал себе недостающие 6 лет.
Процедура согласования представленных к пострижению кандидатов заняла несколько месяцев, и только 5 июня Брянчанинов был вытребован в Вологодский Архиерейский дом14. На указе Святейшего Синода о пострижении в монашество вологодский епископ Стефан поставил следующую резолюцию: "... учинить кому следует надлежащее предписание, исключая порутчика Дмитрия Брянчанинова, который как уже находится в г. Вологде, имеет быть пострижен в домовой нашей церкви"15. (Видимо, речь идет о Крестовой Христорождественской церкви, располагавшейся в бывшей крестовой палате Архиерейского дома.) Через две недели, 28 июня, состоялся обряд пострижения, правда не в домовой церкви, как предполагал епископ, а в Воскресенском кафедральном соборе16. В монашестве Дмитрий Брянчанинов получил имя Игнатий в честь священномученика Игнатия Богослова.
По мнению епархиального начальства, "монах Игнатий и по положению своему, и по воспитанию, и по силам своим ни к каким другим монашеским послушаниям не способен, кроме отправления церковного богослужения"17. Вероятно, именно это предопределило его быстрое продвижение на следующую ступень церковной иерархии. Уже через неделю после пострижения, 4-го июля, о.Игнатий возведен в младшую степень священства - иеродьякона, а 25-го июля рукоположен в иеромонахи, получив тем самым право совершать богослужения18. Все это время о.Игнатий, будучи приписанным к Глушицкому монастырю, оставался в Вологде при Архиерейском доме, и "употребляем был при оном дому для священнослужения"19. Более в Глушицкий монастырь он не возвращался, хотя и исполнял время от времени поручения своего настоятеля. Так, в сентябре-октябре 1831 г. о.Игнатий, вероятно, выезжал "для исправления монастырских надобностей" в Санкт-Петербург20.
6 января 1832 г. о.Игнатий получил назначение на место умершего настоятеля Лопотова Пельшемского монастыря Иосифа. Вначале в качестве управляющего, а затем и строителя21. На тот момент о.Игнатий стал самым молодым и одним из наиболее образованных настоятелей Вологодской епархии - у половины из них за плечами была семинария, один - выпускник духовной академии, остальные каких-либо учебных заведений вообще не заканчивали.
О.Игнатий принял монастырь далеко не в идеальном состоянии. Его предшественник, управлявший обителью более 20 лет, явно не уделял должного внимания ведению монастырского хозяйства22. Монастырь старел и ветшал вместе со своим настоятелем. Хотя все три монастырских церкви и колокольня были возведены из камня, но "как все кладены были без достаточной прочности и искусства, то по разным местам обнаружились трещины, требовавшие скорой поправки"23. Не хватало церковной утвари, мебели и посуды, деревянная ограда вокруг монастыря обветшала и местами развалилась. Серьезные затруднения испытывали монахи и с жилыми помещениями. Настоятельские кельи - при всей их ветхости - для жилья еще были пригодны, чего не скажешь о кельях братских. В предназначенном для них каменном сводчатом корпусе при одной из церквей жить было нельзя, т.к. дощатые перегородки, которыми он был разделен на кельи, совершенно сгнили. Выстроенные же еще при Иосифе новые "отдельные деревянные кельи были весьма небольшие, а потому для количества здешней братии крайне тесные"24.
Продуктами питания монахи обеспечивали себя сами. На монастырском скотном дворе содержались 8 лошадей, 20 коров и более десятка голов другого рогатого скота, на принадлежавших монастырю пахотных землях высевалась рожь, а сенные покосы отдавались в аренду. Впрочем, и здесь были свои проблемы. Приписанные к монастырю рыбные ловли на р.Сухоне никакой выгоды не приносили, т.к. желающих взять их в аренду не находилось "за насильственным ловлением рыбы разными крестьянами"25, а выстроенная монастырем мукомольная мельница на р.Пельшеме в первый же год настоятельства о.Игнатия вышла из строя26.
Свидетельством неблагополучия принятого о. Игнатием монастыря являлся и отправленный им в консисторию рапорт "о неимении прибыльных в 1831 г. вещей"27. Мало того, при освидетельствовании о.Игнатием ризничного и монастырского имущества была выявлена недостача нескольких богослужебных и, что более важно, приходно-расходных книг, а также некоторых других документов, в том числе крепостей на принадлежавшие монастырю земли28. Обеспокоенная консистория предписала о.Игнатию расспросить об этом братию и постараться отыскать утраченные документы, однако за исключением пары святоотеческих трудов так ничего обнаружено и не было. "В вознаграждение утратившихся книг" епархиальное начальство определило передать в Лопотов монастырь оставшееся после покойного строителя Иосифа "имение", состоявшее из носильного платья, книг и некоторых других личных вещей, которые он, впрочем, и так завешал монастырю незадолго до своей кончины, будучи уже больным29.
Круг новых обязанностей о.Игнатия не ограничивался, однако, решением чисто хозяйственных проблем. Смена настоятеля, в течение длительного времени управлявшего монастырем, наверняка привела к изменению уже сложившегося жизненного уклада обители. Кроме того занявший пост настоятеля человек не являлся носителем заведенных здесь традиций, а прибыл со стороны. Все это могло вызывать недовольство части братии, особенно если в числе братьев был человек скверного, неуживчивого характера. Судя по всему, именно такой натурой обладал 74-летний иеромонах Лопотова монастыря Арсений. Недобрую репутацию он заслужил еще в 1820 г., когда был подвергнут штрафу за "возмущение к затейному доносу" на настоятеля своего монастыря30. Сразу после смерти строителя Иосифа в среде старшей братии возникло соперничество за лидерство, выразившееся в споре о том, кому из них следовало сдавать в консисторию годовые отчеты31. Одним из претендентов как раз и был о.Арсений. Прибытие нового управляющего погасило этот конфликт, но напряженность осталась, и уже в феврале 1832 г. о.Игнатий, донося архиерею "о неспокойной и своевольной жизни" о.Арсения, был вынужден просить о переводе старика в другой монастырь32. Не прижился в монастыре и уволенный от должности после 35-летнего служения священником Стефан Васильев. Лопотов монастырь должен был стать его последней обителью, здесь он хотел "положить кости" свои33. Начав хлопотать об устройстве в монастырь еще в бытность строителем его Иосифа, Васильев определился на жительство уже при о.Игнатии. Однако, не пробыв в монастыре и года, он выразил желание перевестись в другую обитель и даже не остался ожидать нового назначения, а уехал к сыну, где вскоре и умер34.
Вероятно о.Игнатий не склонен был превращать монастырь в прибежище для немощных и престарелых. Каждого из своих подчиненных он оценивал прежде всего с точки зрения пользы, приносимой обители. "В монастыре в нем никакой нужды нет" - эта и подобные ей фразы фигурируют в отпускных билетах, выданных о.Игнатием уволенным из монастыря монахам35. В результате к концу его пребывания в Лопотове монастыре средний возраст братии составлял приблизительно 30 лет, а самому старшему из монахов было 42 года.
Ушедших, однако, было совсем немного - всего несколько человек. Напротив, с приходом нового настоятеля начался рост численности братии Лопотова монастыря. Если в 1832 г. здесь насчитывалось 7 человек (ровно столько, сколько положено по штату), то в октябре 1833 г. количество братьев составляло приблизительно 16 чел. Подчеркнем, что речь идет об официально приписанных к обители монахах и послушниках, подлежавших регистрации в монастырской отчетности, куда не включались богомольцы и гости монастыря. Необходимо учитывать и то обстоятельство, что, хотя монахи пользовались относительной свободой выбора обители и довольно часто переходили из одного монастыря в другой, церковные власти препятствовали чрезмерному превышению штатной численности монастырей, перераспределяя излишек братии по малонаселенным монастырям.
Очевидно, что большую часть новичков привлекала в монастырь личность его настоятеля. Некоторые были знакомы с о.Игнатием еще по жизни в миру, а также со времени его послушничества. Так появился в монастыре овдовевший священник Виктор Авессаломов со своим пятилетним глухонемым сыном - он служил в Покровской Комельской церкви, расположенной в родовом имении Брянчаниновых36. По пути в Соловецкий монастырь из Оптиной пустыни зашел да так и остался Иван Сиволоцкий37. С любовью был принят о.Игнатием знакомый по Невской лавре бывший послушник Соловецкого монастыря Стефан Щеголев38. Узнав о назначении о.Игнатия настоятелем, поспешил прибыть из Валаамского монастыря и, пожив "довольное время" в Лопотове монастыре, был зачислен в состав его братии Филипп Куприянов39. Вновь прибывшие отмечали пришедшиеся им по душе устав обители, порядок богослужения и вообще жизнь здешних монашествующих.
Были, вероятно, и те, кто видел в о.Игнатии возможного влиятельного покровителя и связывал с ним какие-то честолюбивые планы. Именно на такую мысль наводит прошение одного из послушников Лопотова монастыря, поданное им уже после перевода о.Игнатия в Троице-Сергиев монастырь, с весьма необычным для монаха, который по определению стремится к уединенной, далекой от мирских страстей жизни, содержанием: "Имею я желание поступить в тот монастырь, в коем бы мог быть более в виду епархиального начальства, каковым нахожу удобнейший Вологодский третьеклассный Спасокаменный монастырь..."40. Просьба эта, кстати, была встречена архиереем с пониманием и удовлетворена,
Сам о.Игнатии характеризовал свою братию как крайне смирную, однако год его началом находились и люди нрава вовсе не тихого. Речь идет о сосланных епархиальным начальством на исправление под строгий надзор настоятеля нескольких священноцерковнослужителях, виновных в таких, например, грехах, как ослушание местному благочинному, "употребление спиртовых напитков в довольном количестве и вхождение в питейные домы с дароносицей"41. Особого внимания требовали и отбывавшие в монастыре наказание крестьяне, осужденные на духовную епитимию за уголовные преступления. В период настоятельства о.Игнатия таковых было двое: один содействовал в убийстве, другой его неумышленно совершил42.
Из сказанного ясно, как непросто было о.Игнатию при столь запущенном хозяйстве, крайней скудости средств и свыкшейся поначалу с таким положением дел немногочисленной братии остановить процесс умирания монастыря, Естественно, за такой короткий срок пребывания в должности настоятеля Лопотова монастыря о.Игнатий не мог полностью преобразить монастырь, однако он активно занялся его переустройством. Вероятно, ему пригодился отцовский опыт управления имением, не прошли даром и годы, проведенные в инженерном училище.
Понимая острую необходимость в обновлении жилых помещений, о.Игнатий прежде всего взялся за строительство новых настоятельской и братских келий, благо строительный материал был, что называется, под рукой. По свидетельству помнивших то время монахов, "монастырь окружен был густотой и дровяного и строительного леса, который хотя и не принадлежит монастырю, но крестьяне за избытком оного не воспрещали пользоваться и даже сами по усердию приваживали в обитель лес, какой им [монахам] требовался"43. В результате зиму 1832-1833 гг. братия встречала уже в новых деревянных домах44. Возведенные при о.Игнатий постройки служили монастырю около 30 лет. Вопрос об их замене возник только в конце 50-х гг. прошлого века.
Весьма успешно обстояли дела и с пополнением монастырской ризницы. К моменту вступления о.Игнатия в настоятельскую должность большая часть священнических одеяний находилась в плачевном состоянии. Достаточно сказать что из 17 имевшихся риз приличный вид имела только одна45. С помощью благотворителей о.Игнатий существенно обновил церковную утварь. В январе 1833 г. он отослал в консисторию рапорт, в котором перечислял следующие "прибыльные", т.е. поступившие в распоряжение монастыря, веши: "1. Серебряный ковчег весьма хорошей работы, украшенный эмалями и стразами - пожертвован некоторым доброхотным дарителем. 2. Серебряные сосуды с черневою по приличным местам работою и с гранями весом в 4 фунта 20 золотников - променены на старые с прибавлением от неизвестного дарителя 400 [руб.] ассигнациями. 3 Риза красного штофа, несколько епитрахилей и поручней ....’’46
Дальнейшие планы переустройства монастыря требовали больших расходов. Выдаваемого от казны ежегодного пособия в 300 руб., а также того, что зарабатывали своими силами, едва хватало на самые элементарные нужды. В поисках новых источников денежных поступлений монахи все чаще выходят в мир, устанавливают новые связи вне монастыря. Свидетельство тому - участившиеся поездки монахов "по монастырским надобностям". Впечатляет география этих командировок Москва, Санкт-Петербург, Псков, Рига, Калужская, Тульская, Курская епархии, Слободская Украина и проч47.
Один из участников таких поездок - иеродьякон Софония (Лев Якубов). Удаленный по просьбе настоятеля из Духова монастыря за какой-то проступок с запрещением выходить за монастырские стены, о.Софония довольно быстро завоевал расположение о.Игнатия и получил разрешение на исполнение послушаний вне монастыря48. О.Игнатий отмечал его внешнюю образованность и ловкость, а также большую пользу, приносимую им обители49. Впоследствии Софония исполнял должность ризничего Спасо-Прилуцкого монастыря, был экономом Вологодской гимназии, строителем Успенской Семигородней пустыни, а 1842 г. он поступил в число братии Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры50.
Больше других, однако, о.Игнатий отличал монаха Никанора (Николай Протодьяконов). Вероятнее всего познакомились они в Вологде осенью 1831 г., где о.Никанор находился по делам Савво-Вишерского монастыря, членом братии которого он в то время являлся51, а о.Игнатий служил при Архиерейском доме. В ноябре следующего года о.Никанор обратился к вологодскому архиерею с просьбой о переводе в Лопотов монастырь, причем о.Игнатий проявил в этом деле живейшую заинтересованность, сделав на прошении о.Никанора приписку следующего содержания: "Если угодно будет Вашему Преосвященству оного просителя перевести в Лопотов монастырь, то сие будет для меня новым признаком Вашего милостивейшего архипастырского внимания к нашей обители и к нижайшему послушнику Вашего Преосвященства строителю иеромонаху Игнатию"52. Никанор "оказался поведения хорошего и весьма усердным к возлагаемым на него послушаниям"53. Отчасти его усилиям приписывал о.Игнатий и возобновление обветшавшей ризницы. Своеобразным признанием его заслуг стало ходатайство о.Игнатия о производстве о.Никанора в иеромонахи54.
В архиве сохранилась тонкая тетрадь в кожаном переплете, на обложке которой характерным брянчаниновским почерком аккуратно выведено: "Сборная книга Лопотова монастыря." Выданная в 1833 г. Вологодской консисторией по просьбе о.Игнатия "для сбору от доброхотных дателей денег на перестройку, починку и поддержание монастырских зданий", она проделала неблизкий путь вместе с о.Никанором55. По мнению вологодского епископа, для прошения подаяния следовало посылать "или из монашествующих благонадежного или из послушников, но человека старого, опытного и честного, и весьма благонадежного, а отнюдь не молодого, ибо молодые послушники, ходя с книгами, развращаются только, что доказано уже на опыте"56. 42-летний о.Никанор, вероятно, полностью отвечал этим условиям. Начав собирать деньги в Вологде, о.Никанор отправился впоследствии на Нижегородскую Макарьевскую ярмарку, в Кострому, а оттуда. - в Санкт-Петербург. Проведя в разъездах около полугода, он собрал весьма значительную по тем временам сумму - около 2 тыс. руб. На страницах книги о.Никанор, а иногда и сами "датели", чаще всего безымянные, указывали размер подаяния. Наиболее щедрыми на милостыню были купцы на Макарьевской ярмарке, неплохо подавали и в столице - самый крупный взнос в 200 руб. сделан именно там.
Последовавший в ноябре 1833 г. перевод о. Игнатия в Санкт-Петербург был, по-видимому, неожиданным как для жившей под его началом братии, так и для самого святителя. Еще в октябре он хлопотал об устройстве в Лопотов монастырь одного из своих старых знакомых - иеромонаха Оптиной пустыни Иллария, характеризуя его как человека превосходной нравственности и добродетельной жизни, и, следовательно, вряд ли помышлял о смене места службы. О.Илларий, кстати, переведясь в Вологодскую епархию, о.Игнатия уже не застал. Вероятно, о его примерной монашеской жизни было известно не только о.Игнатию, и вскоре по личной просьбе московского митрополита Филарета о.Илларий "по перемене обстоятельств, побудивших его к сему перемещению", выехал в Московскую епархию для "употребления по способности"57.
Отъезд настоятеля привел к переменам в составе братии Лопотова монастыря. Обитель покинули 9 человек. Одни устремились вслед за о.Игнатием, другие получили новые назначения, третьи предпочли сменить монастырь. Видимо, поддавшись общему настроению - овладевшей братией охотой к перемене мест, решил отправиться в Киев для поклонения святым угодникам и молодой послушник Николай Пономарев. Узнав, однако, в консистории, что "губернский город Киев отстоит от Вологды с лишком за тысячу верст", он сослался на слабость здоровья и предпочел остаться58.
Бразды правления монастырем перешли к иеромонаху Николаю, одному из старожилов обители. Ему выпало продолжить начатое о.Игнатием обновление монастырских зданий. Необходимые для этого деньги были уже собраны. Через год наиболее трудоемкие и дорогостоящие восстановительные работы были завершены - в монастырских ведомостях за 1834 г. читаем: "Три церкви и колокольня каменные ныне все оные поправлены и зданием крепки..."59. Тогда же был восполнен и недостаток посуды и мебели в настоятельской и братских кельях.
Вологодский архиерей не забыл благоприятные отзывы о.Игнатия об иеромонахе Никаноре и назначил его строителем Лальского Архангельского монастыря. Однако через два года по делу "о стрелянии при стенах монастырских из огнестрельного орудия" о.Никанора отстранили от управления монастырем. Из документов не ясно, что заставило монахов нарушить тишину обители, и была ли в том вина о.Никанора. Он, видимо, тяжело переживал случившееся, утоляя свою обиду привычным для русского человека способом, и "за нетрезвость и другие неприличные монашескому чину поступки" был даже временно лишен права отправлять богослужение60.
Рассказывая о первых шагах святителя Игнатия на монастырском поприще, нельзя не упомянуть и об оказавшем, может быть, решающее воздействие на его судьбу вологодском епископе Стефане (Романовском). Несмотря на то, что епископ Стефан более 12 лет (1828-1841) занимал вологодскую кафедру, нам мало что известно об этом человеке. В творческом отношении он себя никак не проявил. Люди, которые по роду своей деятельности должны были хорошо знать епископа как, например, протоиерей Нордов, в своих воспоминаниях обходят его молчанием. Каких-либо исследований, дающих представление о его деятельности, кроме известного труда Н.И.Суворова о вологодских иерархах, где он ограничился публикацией автобиографии епископа Стефана, нам обнаружить не удалось61. Из епархиальных дел преосвященного Стефана Суворов счел заслуживающим упоминания только учреждение им в 1831 г. епархиальной свечной лавки при Архиерейском доме и возобновление в 1832-1833 гг. теплого кафедрального Воскресенского собора. (Кстати, в июне 1832 г. на восстановление кафедральных соборов (кроме осыпавшейся штукатурки Воскресенского собора ремонтировали протекавшую крышу на Софийском) жертвовали и монахи Лопотова монастыря: 10 руб. было выделено из монастырской казны, 25 руб. своих собственных денег дал о.Игнатий и по 1-2 руб. остальная братия)62.
Преосвященный Стефан интересен для нас еще и тем, что является своего рода связующим звеном между святителем Игнатием и его современником Николаем Рыниным, уже тогда почитавшимся многими вологжанами и свяшеннослужителями ясновидцем и чудотворцем. Брянчанинов и Рынин не были знакомы, может быть, даже не догадывались о существовании друг друга. Один только начинал свой творческий путь, жизнь другого близилась к закату. Однако в нашем сознании имена этих столь непохожих людей стоят рядом. Признанный духовный писатель, чьи произведения стоят в одном ряду с трудами отцов церкви, и городской нищий, юродивый, были канонизированы в одном и том же 1988 г.63. Судя по документам, епископ Стефан не видел в Рынине никакого провидческого дара, считал его обычным городским сумасшедшим и пытался пресечь распространявшееся почитание ясновидца. Так, в 1831 г. преосвященный Стефан предписал игумену Спаса-Суморина монастыря Геннадию, приютившему Рынина, немедленно выслать его из обители. Видимо не очень доверяя игумену, епископ поручил Тотемскому духовному правлению "разведать", точно ли выполнено его распоряжение, а самому о.Геннадию строго указал, "что если впредь хотя на одну ночь примет сумасшедшего Рынина в монастырь, то неминуемо удален будет от монастыря и предан суду"64.
Понимая, что сейчас невозможно установить истинные причины, побудившие епископа оказывать покровительство о.Игнатию, рискнем все же высказать предположение, что ключевым фактором было несомненное призвание молодого человека к иноческому подвигу. Тем более, что подобный случай в биографии Стефана не единственный. Многим был обязан в служебном отношении преосвященному Стефану, занимавшему тогда кафедру Волынской епархии, протоиерей Житомирского собора Г.А.Рафальский, впоследствии архиепископ варшавский, митрополит новгородский и санкт-петербургский Антоний65.
На первых порах архиерей взял на себя руководство молодым монахом, был его наставником. Сам о.Игнатий отмечал "милостивейшее архипастырское внимание" к себе со стороны епископа Стефана66. И действительно, в стремительном продвижении о.Игнатия по ступенькам церковной иерархии, на что у других уходили годы, чувствуется твердая рука вологодского владыки. В мае 1833 г. епископ посетил Лопотов монастырь и, очевидно, остался доволен увиденным - тогда же в холодной церкви Григория Пельшемского он рукоположил о.Игнатия в игумены, а о.Никанора возвел в сан иеродьякона67. Без благоприятного отзыва архиерея о деятельности о.Игнатия на настоятельской должности вряд ли могло состояться и его новое назначение в Троице-Сергиеву пустынь.
По всей видимости, следствием особого характера отношений о.Игнатия и преосвященной Стефана является то, что некоторые моменты биографии о.Игнатия не нашли отражения в консисторских бумагах. Вероятно, решения принимались частным порядком. Так, нет никаких следов устройства и пребывания о.Игнатия в Семигородней пустыни, кроме уже упоминавшихся прошений послушников Брянчанинова и Образцова о переводе в Глушицкий монастырь. Не выявлено и документов, касающихся нахождения в Лопотовом монастыре ближайшего друга о.Игнатия - М.В.Чихачева.
О том, насколько полной была поддержка архиерея, говорит и тот факт, что ни одно из начинаний Игнатия, ни одна из его просьб не были отвергнуты. Между тем епископ Стефан вовсе не производит впечатление мягкого, покладистого человека. Скорее наоборот, документы рисуют образ властного, жесткого и скорого на расправу администратора. Так, после открытия епархиальной свечной лавки епископ предписал торговать в храмах только казенными свечами, а за малейшее нарушение обещал предать виновных "неминуемому суду и строгому взысканию". И действительно, строителя Успенской Семигородней пустыни иеромонаха Мельхиседека, под началом которого находился одно время и о.Игнатий, попавшегося на покупке в купеческой лавке восковых свечей, епископ освободил от управления монастырем сразу после приезда проштрафившегося в консисторию для разбирательства, а назначенного тут же на его должность нового настоятеля распорядился отправить к месту службы "на тех лошадях, которыми приехал в Вологду бывший строитель"68. Впоследствии несколько месяцев о.Мельхиседек находился на жительстве в Лопотовом монастыре, пока по просьбе о.Игнатия его не перевели в другую обитель.
Любопытен и другой случай, также косвенно связанный с о.Игнатием. Удаленный по ходатайству о.Игнатия из Лопотова монастыря уже упоминавшийся иеромонах Арсений решением епископа Стефана был определен на жительство в Арсениев монастырь. Его игумен иеромонах Флавиан, хорошо знакомый со многими предосудительными деяниями о.Арсения как благочинный монастырей, разбиравший не один конфликт с его участием, просил избавить монастырь от присутствия в нем о.Арсения, т.к. он "может сделать беспокойство и подвести под напрасные ответы"69. На что последовала следующая резолюция архиерея: "Как иеромонах Арсений ему, отцу игумену Флавиану, довольно уже известен, то тем он, отец игумен, лучше может иметь за поведением его, иеромонаха Арсения, смотрение; потому и оставаться ему, Арсению, в Арсениевом монастыре под началом и смотрением его, отца игумена Флавиана"70.
Без малого двухлетнее управление Лопотовым монастырем - всего лишь небольшой эпизод в жизни святителя Игнатия, особенно на фоне почти четвертьвекового служения архимандритом Троице-Сергиевой пустыни. Однако кратковременность этого периода нисколько не умаляет его значимости. По сути дела в Лопотове монастыре о.Игнатий был вынужден решать тот же круг нравственных и хозяйственных проблем, что и в Троице-Сергиевой пустыни. Безусловно, масштаб и сложность задач, вставших перед ним на новом месте службы, а главное цена потраченных на их решение душевных и физических сил - на порядок выше, но уже обретенный опыт настоятельского служения наверняка оказал ему неоценимую услугу.
"...Служение настоятеля не есть начальство сего мира. Это бремя легкое и вместе тяжелое. Эти рамена должны носить немощи всего братства. Какая крепость должна быть в раменах этих! Какое нужно полное забвение своего Я, чтобы эта угловатая и резкая буква не ранила, тем более не убивала никого из ближних"71. Эти слова написаны святителем много позже после описанных здесь событий. Вероятно не сразу он пришел и к осознанию этой истины, но первый шаг в этом направлении был сделан здесь, на вологодской земле.
1 ГАВО.Ф.524.0п.1.Д.383.Л.З.2 Там же.Ф.496.Оп.1.Д.9052.Л.89А,89Аоб.
3 Там же. Ф.496.0п. 1.Д.9127.Л. 12.12об.
4 Там же.
5 Там же.Л.1,1об.
6 Там же.
7 Там же.Л.12,12об.
8 Там же.Д.9052.Л.87об.
9 Там же,Оп.ЗД.269.Л.153.
10 Там же. Оп1.Д.9080.Л.41об.
11 ПСЗРИ-1.Т.1У.№ 4022.П.1.11.
12 ГАВО.Ф.49б.Оп.1.Д,8968Л.57об-59; Д9159Л.127об-128 Д.9204.Л.82; Д.9240.Л.16об-17; Д9243.Л.1б1об-1б2; Д.9332 Л.135.
13 Там же.Оп.10.Д.ЗЗ.Л991.
14 Там же. Оп.1.Д.9159.Л.127об-128.
15 Там же.Оп.З.Д.2б9Л.б(н.
16 Там же. Оп.1.Д.89б8.Л.57об-59.
17 Там же.Д.9127.Л.11.
18 Там же.Д.9240.Л.16об-17.
19 Там же.Д.9159.Л.127об-128.
20 Там же. Оп.З.Д.269.Л.б(н; Оп.1.Д.9077Л.27б.
21 Там же. Оп.1.Д.9159.Л.127об-128.
22 Там же.Д.8968.Л.20об-21.
23 Там же,Д.9243.Л.158-159.
24 Там же.Д9159.Л.125.
25 Там же.
26 Там же.Д.9243.Л.158-159.
27 Там же.Д.9200.Л755.
28 Там же,Д.9159.Л.125-126,
29 Там же.Д.9200.Л,1305.
30 Там же.Д.7700.Л.23.
31 Там же.Д.9199.Л.1б-16об.
32 Там же.Д.9200.Л165.
33 Там же.Д.9121,Л.1-1об.
34 Там же. Л. 10,11,13.
35 Там же, Д.9121.Л.13; Д.9367.Л.69.
36 Там же. Д.9245Л.161-165; Оп.З.Д.272Л,793-793об.
37 Там же. Оп.1.Д.9370Л.32,45,45об.46.
38 Там же.Д.9527.Л.18.
39 Там же.Д.9364.Л.1.
40 Там же.Д.9526Л.ЗЗ,ЗЗоб.
41 Там же.Д.9429.Л.12-13.
42 Там же.Д.9524Л.б(н.
43 Там же.Д.9304,Л.194-194об.
44 Там же.Д.9243.Л.158-159.
45 Там же.Д.9159Л.125об.
46 Там же.Д.9425.Л.23,23об.
47 Там же. Д.9250.Л.5, Д.9355Л.7,7об,9-10об.
48 Там же. Д9200.Л.447-447об,998.
49 Там же.Д.9243.Л161-165.
50 Там же.Д.10592.
51 Там же.Оп.З.Д.269.Л.775об.
52 Там же.Оп.1.Д.9213Л.ЗЗ,ЗЗоб.
53 Там же.Д.9380.Л.1.
54 Там же.
55 Там же.Д.9393.
56 Там же. Оп.З.Д.267 Л.345
57 Там же.Оп.1.Д.9370.Л.25,26,26об,31.
58 Там же.Д.9355Л.15,18.
59 Там же. Д.9522.Л.120,120об-121.
60 Там же, Оп.З.Д.272.Л.713об.-714; ОП.1.Д.10615.Л.214.
61 Н.И.Суворов. Исторические сведения об иерархах Древне-Пермской и Вологодской епархии. ВЕВ. 1868, №8, С. 220-222.
62 ГАВ0.Ф.496.ОП.1.Д.9259Л.21-22.
63 В марте 1988 г. патриарх Пимен благоволил совершать местное почитание Н.М.Рынина, подвижника XIX в., погребенного на бывшем Богородском кладбище, (Письмо управделами Московской Патриархии архиепископу Вологодскому и Велико-Устюгскому Михаилу от 17 марта 1988 г. За №462).
Прославление блаженного Николая как местнопочитаемого святого было совершено 2 июля 1988 г. на вечернем богослужении в Богородском кафедральном соборе г.Вологды. 3 июля 1988 г. был отслужен молебен в честь Н.Рынина и освящена часовня, возведенная над его могилой в 1916 г.
64 Там же. Д.9077.Л.110об.129об; Д.9О80.Л.64.
65 Н.И.Суворов. Цит. соч.С.221.
66 ГАВО.Ф.49б.Оп. 1.Д.9213 Л .ЗЗоб.
67 Там же. Д.9380Л.1; Д.8968.Л.59.
68 Там же. Оп.З.Д.269.Л.290-290об.
69 Там же. Оп.1.Д.9070.Л.81-81об.
70 Там же.Д.9200.Л.ЗЗЗ-ЗЗЗоб.
71 Святитель Игнатий Брянчанинов. Аскетические опыты. М.1993.Т.1.С.436-437.
