Былины
Неизвестный автор - "Бои ильи с племянником"
Добрынюшке в шатерушке не заспалось.Выходит Добрынюшка на улицу,
Поглянул во все четыре стороны.
Поглянул в подвосточную сторону:
Что не туча идет перед дождичком,
Не гром загремел перед молоньей,–
Идет удалый добрый молодец,
Под им был конь, как лютый зверь;
Сам на коне сидит как упал в добре,
Очи его как у ясного сокола,
И румянец в лице как у алого;
•У коня из ушей и ноздрей искры сыплются.
И идет он мимо эти белы шатры,
Сам говорит таково слово:
«Есть ли у этих у белых шатров
Со мной поединщичек и супротивщичек?
Тут Добрынюшке за преку пришло,
За тую досаду сердечную,
За тую рану кровавую.
Он скоро седлал, уздал своего добра коня,
Поскорее того на коня скакал,
Настиг его у реки Смородины.
Загаркал-то он по-звериному,
Засвистал-то он по-соловьиному.
Под ним конь не шарашится,
А сам на коне не оглянется.
Оглянулся удалый добрый молодец,
Загаркал-то он по-звериному,
И засвистал-то он по-соловьиному;
Тут под Добрыней конь на коленка пал.
Тут Добрыня и поворот держал,
Ко своим ко белым шатрам.
На ту пору выходит Илья Муромец на улицу
И сам, говорит таково слово:
«Далече ли ты ездил, Добрыня, куды путь держал?» –
«Ах ты, ах же ты, дядюшка, Илья Муромец, сын Иванович!
Мне ночесь в шатерушке не заспалось;
Выходил я на улицу, поглянул во все четыре стороны,
Поглянул в подвосточную сторону;
И не туча идет перед дождичком,
Не гром загремел перед молоньей,
И идет удалый-добрый молодец.
Под ним был конь как лютой зверь,
И сам сидит на коне как упал в добре,
И очи его как у ясного сокола,
И румянец в лице как у алого.
У коня из ушей и ноздрей искры сыплются,
Изо рта у него полымя машет.
И идет мимо эвтии белы шатры,
И сам говорит таково слово:
– Есть ли у этих у белых шатров
Со мной поединщичек и супротивщичек?
Тут (мне) Добрынюшке за преку пришло,
За тую досаду сердечную,
За тую рану кровавую.
Я и скоро седлал-уздал коня,
Поскорее того на коня скакал.
И настиг я его у реки у Смородины.
И загаркал-то я по-звериному,
И засвистал-то я по-соловьиному.
Под ним конь не шарашится,
И сам он на коне не оглянется.
Оглянулся удалый добрый молодец,
Загаркал-то он по-звериному,
И засвистал-то он по-соловьиному:
Подо мной конь на коленка пал,
Я на коне чуть жив сидел».
Илью Муромцу тут за преку пришло,
За тую досаду сердечную,
За тую рану кровавую.
И скоро седлал, уздал добра коня,
И о двенадцати подпружниках, подпруживал,
А тринадцатый клал под широку грудь,
А четырнадцатый клал нахвостничек.
Брал он палицу во сто пудов,
Берет он копьецо булатное,
Вострой нож берет с чинжалищем,
И только видели молодца на коне сядючи,
И не видели его поедучи.
Конь озера и реки перескакивал,
Темные леса между ног пустил,
И настиг его на поле Боиканове.
И приезжает Илья Муромец ближе того;
И загаркал-то он по-звериному,
И засвистал-то он по-соловьиному.
Под ним конь не шарашится,
И сам на коне не оглянется.
Оглянулся удалый добрый молодец,
Загаркал-то он по-звериному,
Под Ильей Муромцем конь на коленка пал.
И бьет Илья Муромец своего добра коня по тучным бедрам;
«Уж ты волчья сыть, травяной мешок!
Видно чаешь надо мной невзгодушку».
Конь и вскочил и близко подъезжает к богатырю;
И ударил его палицей железною по главе;
У его старики колпаки не стряхнулися,
И желты кудри на главе не сполстилися.
И сам говорит таково слово:
«Я же на святой Руси комарики,
Больно комарики кусаются».
И завели они биться палицами железными,
У их палицы приломалися,
И завели они в копьецы булатнии, –
У их копья приломалися;
И завели они биться в рукопашный бой,
И перебил Илью Муромца и наверх его.
Илью Муромцу смерть была не писана:
Свернулся и наверх его.
И выдергивает Илья Муромец нож с чинжалищем,
И сдымает нож выше головы.
«Скажись, молодец, не утаи меня,
Не утаи меня и не съешь себя,–
Которой земли и которой орды,
Которого отца и которой матери?»
«Уж ты, старая собака, вор седатой волк!
Кабы был на твоих грудях черныих,
Порол бы твои груди черный,
Речистой язык брал бы с теменем,
Отсек бы твою буйную голову,
Кабы на тебе сидел, – бросал бы о сыру землю1 [1. Эти шесть стихов певец пропел трижды.]
Не мог я от тебя отперетися,
Отперётися и отказатиея.
Есть я Кузьма, Семерчанинов богатырь.
Он и скоро скакал со белых грудей,
И брал его за ручки за белыя.
И целовал в уста сахарныя,
И назвал любезным племянником.
Тут оне с племянником погостилися,
Тут оне и распростилися;
Один в сторону поехал,
А другой в другую.
Илья Муромец и разоставил шатер бело-полотнянен,
И зауснул он богатырским сном.
И разгорелось у племянника сердце богатырское.
Приезжает он ко белу шатру,
И тюкнул Илью Муромца ножом в груди белыя.
Илью Муромцу смерть была не писана:
На груди у его угодился крест.
Он скоро скакал с богатырска сна,
И брал племянника за ручки за белыя,
И бросал племянника о сырую землю;
Выкопал у племянника глаза и посадил на добра коня:
«Повози, добра лошадь, куды знаешь его!»
