Повседневная жизнь, праздники, развлечения и обычаи вологжан
«Что ни город — то норов» — гласит русская народная пословица. Вологда — не исключение.
Впечатления и мнения современников о ней, отразившиеся в записках, письмах и воспоминаниях XIX и начала XX века, весьма разноречивы. Историка русской литературы, профессора Московского университета С. П. Шевырева Вологда 1847 года поразила своею древностью, в «которой было что-то мрачное». Другие гости, напротив, отмечали, что Вологда — город, на вид «более приветливый, чем Ярославль, так как имеет много садов, бульваров». Вологду недаром называли «березовым городом» — береза преобладала среди деревьев, высаживаемых горожанами. Графу П. Шереметеву, посетившему Вологду в 1902 году, город понравился: «Обилие деревьев, аллеи, сады поражали. Множество особняков типичных и уютных, с какой-то особой им 
присущей печатью благородства, иные с колоннами и мезонином, высокими окнами». А вот поэт И. Ф. Анненский, бывавший в Вологде несколько раз, считал, что «Вологда — поэтический город... Когда идет дождь, летний, теплый, парно-туманный, от которого становится так сочна, так нависло-темна зелень берез, глядящих из-за старого забора». Путешественники также отмечали, что улицы Вологды редко бывали многолюдны. На центральных улицах — Кирилловской, Московской, Гостинодворской — в дневные часы еще наблюдались некоторые признаки движения и жизни, но в большей части города царила тишина, особенно зимой. Поражало гостей города обилие и красота храмов. Однако «древность» облика и патриархальность быта города не отвечали запросам и настроениям «передовой» общественности Вологды и высмеивались ее представителями на страницах местной прессы и в мемуарах.
Из воспоминаний Л. Д. Александрова о Вологде 1870-1880 годов:
«Наружности города вполне соответствовала и жизнь его обывателей. Строго говоря, общественной жизни и общих интересов у жителей Вологды и в помине не было; все сидели по своим углам и все интересы каждого заключались, главным образом, в изыскании способов для удовлетворения своих насущных потребностей; жили по поговорке: "День прошел, и слава богу!". Если же обывателям иногда и приходила фантазия выбраться из своего угла, то они группировались в небольшие кружки, чуждавшиеся и злословившие друг о друге».
Александров Л. Летние удовольствия вологжан // Вологда в воспоминаниях и путевых записках: Конец XVIII — начало XX века. Вологда, 1997. С. 298.
Немощеные, темные, кривые улицы, на которых в распутье застревали телеги и пролетки, деревянные неровные мостки-тротуары, пасущийся на центральных площадях скот, утки, плавающие в разросшихся после дождей лужах, — это тоже Вологда. В воспоминаниях вологжан город их детства часто предстает пыльным и сонным захолустьем. С другой стороны, Вологда обладала в те уже далекие времена и привлекательными чертами. Живописность ей придавала река Вологда с красивыми набережными, разделявшая город на две части.
Из воспоминаний Л. Д. Александрова о Вологде 1870-1880 годов:
«Типичные представители чиновничества, проводя большую часть дня по разным канцеляриям, палатам и управлениям, вели беспросветный образ жизни, среди которого водка и карты играли далеко не последнюю роль в качестве захолустных развлечений, в особенности в глухую зимнюю пору, когда по климатическим условиям невозможно пользоваться благами суровой северной природы».
Александров Л. Вологодские святки // Вологда в воспоминаниях и путевых записках: Конец XVIII — начало XX века. Вологда, 1997. С. 286.
Самобытным был не только облик города, но и характер его обитателей. Вологжане отличались от соседей — бойких ярославцев — и славились как спокойные, дружелюбные и гостеприимные люди. Как и в любом губернском городе, население было неоднородным. Культура и быт разных сословий имели свои особенности и порой не пересекались. Попытаемся показать, как жили «простые» вологжане в XIX веке, чем они питались и во что одевались.
Из воспоминаний Евгения Грязнова о Вологде середины XIX века:
«Прежние трактиры, существовавшие в губернском нашем городе в числе
пяти-шести, все располагались в центральной части города, около базара, мало различались между собой по внутреннему убранству, не щеголяли комфортом, отличались старинною мебелью с потемневшими от времени картинами на стенах. Во всех трактирах собирался одинаковый по общему виду сорт посетителей; большею частью встречались там мелкие торговцы, лавочники, разные городские промышленники, совершавшие за чайком или графинчиком свои сделки, литки (обычай угощения покупателем своего партнера и свидетелей сделки. — М. В.), могарычи (угощение, обычно с вином, как вознаграждение за что-либо. — М. В.), встречались разночинцы, приказные со своими клиентами, изредка прежние члены причта и разные сельские дельцы. Эти последние иногда являлись в трактир с женами или с семьями, а за исключением этого женщины-горожанки положительно никогда в трактиры не заглядывали! Посетители обыкновенно в трактирах не засиживались; музыкальных и иных приманок в ту пору в трактирах еще не водилось. Простонародный элемент со включением городских чернорабочих в трактирах не встречался: в некоторых трактирах для этого класса были особые отделения с отдельным входом».
Грязнов Е. Из школьных воспоминаний бывшего семинариста Вологодской семинарии // Вологда в воспоминаниях... С. 165—166.
Л. Ф. Пантелеев в «Воспоминаниях» иронично описывал ход жизни вологодских мещан середины
XIX столетия: «Уклад обывательской жизни в осенне-зимний сезон крайне несложен: шесть дней в неделю трудись, в воскресенье ступай к обедне. Придя от нее и пообедавши, обыватель заваливался спать, так как девать время было решительно некуда; соснет часика три, за чай примется; только что самовар убран со стола, как хозяйка уже принимается ужин ставить; а затем все опять торопятся лечь спать». Часов в девять городская жизнь замирала.
По свидетельству коренных вологжан, живших в XIX веке, по будням стол большинства горожан не отличался разнообразием и не был обильным. Во время рабочей недели даже в зажиточных семьях щи и каша с маслом или молоком составляли обычное меню. Ежедневным напитком служил хлебный квас. По воскресеньям хозяйки пекли в русских печах пироги из «первача» — лучшей муки первого помола. Излюбленными начинками пирогов были картофель, гречневая каша, грибы, ягоды и рыба. Именинные и праздничные пироги обязательно готовились со сладкой начинкой. Летом разнообразие меню придавали овощи, мед, грибы и ягоды. Современники отмечали, что в Вологде «много садят луку, чесноку, капусты и огурцов, разводится много ягод, варенье из которых составляет важную часть торговли и занимает много рук». Чай как ежедневный напиток получил распространение с середины XIX века и считался преимущественно мужским напитком. Многие женщины, желая сохранить 
свежий цвет лица, предпочитали пить кофе, как было принято в Петербурге. Долгое время в Вологде трудно было купить хороший чай. Специальный магазин, принадлежавший торговому дому В. Перлова, открылся на Кирилловской улице (ныне улица Ленина) лишь в 1898 году. Чай вологжане полюбили крепко и, вероятно, навсегда, так, что за ними закрепилось прозвище «вологодских водохлебов».
Что касается обрядовой и праздничной пищи, то она также сохраняла традиционные черты: использовались мясные и рыбные продукты, выпечка, которые готовились по старым русским рецептам. К праздничному столу в начале XIX века непременно подавали «рыбник» — пирог с семгой. В Великий пост его заменяли «губником» — пирогом с грибами. На именины, которые праздновали обычно два дня, приглашенных угощали сладкими подовыми пирогами круглой формы, открытыми, с начинками из малины, черники, изюма, сдобренными корицей. Из традиционных для Вологды праздничных блюд упоминаются студень с хреном и квасом, в постные дни — щука. Из первых блюд к празднику обязательно готовили две ухи: одну — из окуня, другую — из язя или налима. Заправляли уху маслом, луком, уксусом, мукой. Варили также щи с говядиной или похлебку с курой. Излюбленными вторыми блюдами были бараний бок с кашей или баранье плечо, а также курица.
На масленицу пекли блины, к Пасхе готовили «пасху» из творога, пекли куличи и красили яйца. В начале XX века куличи пекли и на заказ в кондитерских, ресторанах,
булочных. Особая обрядовая пища готовилась к свадебному и поминальному столу.
В начале XIX века в Вологде бытовал и такой любопытный обычай: в особой форме пекли специальные свадебные пряники длиной в аршин (71 см), весом около пуда (16 кг). В его середине было изображение двуглавого орла, а по кругу — птиц и рыб. Этот пряник жених привозил в подарок невесте. До дня свадьбы его трогать запрещалось. На пряник клали конфеты, которыми угощали подружек невесты, а разрезался он в тот момент, когда молодые собирались пойти к венцу. Середину преподносили невесте, а оставшуюся часть раздавали гостям по старшинству.
Из праздничных напитков вологжане предпочитали брагу, пиво и мед, которые варили сами к семейным и храмовым праздникам. Употребляли и наливки (из черемухи, малины и пр.). В окрестностях города еще в начале XX века росло много ягод — поленики (княженики) и морошки. Из поленики варили замечательное варенье, которое хвалили все, кто его пробовал. К сожалению, массовый сбор привел к полному уничтожению ягодников поленики в окрестностях города Вологды.
В 1820-х годах в Вологде было чуть не единственное трактирное заведение Архарова, захаживать в которое считалось зазорным. Но со второй половины XIX века число 
трактиров, ресторанов, чайных, которые предлагали посетителям разнообразное меню на любой вкус и кошелек, увеличивается. Правда, посещение такого рода заведений женщинам и и молодежью считалось предосудительным, так как в некоторых из них имели место «кафешантанные развлечения», осуждавшиеся общественным мнением.
В начале XIX века многие вологжане сохраняли приверженность к традиционной одежде — «старинному русскому платью». На улицах города можно было встретить женщин преклонного возраста, носивших юбки, душегреи, воротушки (то есть шубы с широкими рукавами), на голове «фату» (платок), а сверху «чабак» (шапку) с собольим или куньим мехом на околыше. Дома женщины надевали кокошник с повязкою. Это был костюм их молодости. Небогатые горожане-мужчины в то время по будним дням обувались преимущественно в лапти, а в праздничные дни — в коты (короткие суконные или войлочные сапожки) с красной оторочкою. Летом носили поярковые (валяные) шляпы, а зимой — высокие бобровые шапки, с разрезом на околыше и с тремя бантами. Зимой носили черные или красные тулупы, покрытые цветным сукном, с широкой бобровой опушкой. Обязательной принадлежностью костюма были кушаки из крученого шелка с кистями. На руки надевали замшевые рукавицы. Любопытно, что снимать верхнюю одежду в
гостях не полагалось. Даже за обедом гости оставались в тулупе и кушаке, снимая лишь шапку. Летом мужчины носили кафтаны или халаты, непременно с поясом.
Традиционная русская одежда дольше сохранялась в среде купцов, мещан и крестьян, поселившихся в городе. Постепенно распространившийся среди вологжан европейский костюм отставал от столичной моды. В среде местных помещиков, чиновников и части богатого купечества он часто имел налет провинциальности, что выражалось в подборе ткани, сочетании деталей, покрое одежды. Костюмы и платья шили в основном местные портные по образцам или модным журналам.
Как и во всех губернских городах империи, высшее общество стремилось подражать столичному, по крайней мере, по внешним признакам. В вологодском обществе заметно было влияние Петербурга, которое отчасти распространяли те, кто переселился или вернулся из северной столицы в Вологду.
В конце ХIХ — начале XX века в одежде вологжанок использовались и своеобразные колоритные детали — кружевные платки, воротники и шарфы, изготовленные 
местными кружевницами. Многие вологжане продолжали шить одежду дома и пользоваться услугами портных, хотя в городе уже были открыты магазины готового платья, например, «Венский шик». Итак, свидетельства современников о повседневной жизни вологодских обывателей достаточно убедительно указывают на их приверженность традициям.
Традиционно происходил и обмен городскими новостями: основными местами общения были рынок и церковные паперти. Л. Д. Александров вспоминал, что еще в 1870-е годы «скука, сплетни и нелепые слухи царили во всех слоях местного общества» (мы еще неоднократно обратимся к этим интересным воспоминаниям). В первой половине XIX века большинство вологжан газет не читало, политикой не интересовалось. Недостаток правдивой информации и живые фольклорные традиции были причиной особой популярности у горожан досужих рассуждений о разбойниках и грабителях. Так, выпускник вологодской гимназии Л. Ф. Пантелеев вспоминал, что в 1855 году вся Вологда была взволнована слухами о неком разбойнике Рамзае: якобы у «Рамзая двести человек — сорвиголовы, все с ружьями, хорошо еще, что, говорят, пушек нет... а в Вологде и солдат нет». Во второй половине XIX века под влиянием реформ и прогресса в общественном производстве происходят изменения, которые затронули поведение и настроения вологодских обывателей. Однако и здесь вологжане проявляют большую устойчивость в неприятии новшеств.
Известный русский педагог, публицист, краевед, общественный и театральный деятель
Николай Федорович Бунаков (1837—1904) так вспоминал о Филиппе Семеновиче Стоинском, вологодском губернаторе 1854—1860 годов:
«...Это был оригинальный и весьма серьезный человек с редким умом, несколько грубоватой речью и большой начитанностью. В городе его не особенно любили за резкие, по-видимому, добродушные, но колкие и часто очень остроумные выходки. Припоминается одна из них. Один раз, при обычном приеме у губернатора, к Стоинскому обратился с довольно странной просьбой губернский почтмейстер Полънер: "Ваше превосходительство, позвольте мне носить усы ". Надобно сказать, что носить усы тогда гражданским чиновникам так же строго запрещалось, как военным вменялось в обязанность, а бороды носить дозволялось только попам, купцам и мужикам: завет покойного Николая, который в это время еще не был отменен. Стоинский как будто пропустил мимо ушей просьбу почтмейстера, но, вместо ответа, рассказал громко, обращаясь ко всем присутствующим, а не к Полънеру, вот что: "Знаете, это мне напоминает один случай из жизни покойного государя. За какую-то услугу он пожелал наградить одну фрейлину и сказал, чтобы она просила его о чем хочет. «Позвольте, Ваше Величество, моему жениху усы носить». Что ж вы думаете? «Дура» — сказал государь и отвернулся ". Большой эффект произвел этот рассказ губернатора».
Бунаков Н. Ф. Моя жизнь // Вологда в воспоминаниях и путевых записках: Конец XVIII - начало XX века. Вологда, 1997. С. 218.
Но нельзя забывать, что напряжение череды будней «разряжалось» праздниками, которые также
 |
|
Дворянская улица и собор. Открытка 1900-х годов. На фотографии — начало бульвара, располагавшегося между Большой и Малой Дворянскими улицами. Видна Малая Благовещенская улица (ныне Батюшкова), лишь наполовину замощенная камнем. Вдали — ошибочно названная собором Благовещенская церковь (снесена, стояла на пересечении современных улиц Благовещенской и Батюшкова) Пятницкий бульвар. Открытка 1909-1914 годов
|
Городская праздничная культура провинциальных городов Российской империи, Вологды в том числе, в XIX веке во многом находилась под влиянием народных традиций. Значительная часть жителей сохраняла тесную связь с деревенской жизнью. Выходцы из крестьян, горожане в первом и втором поколениях, не утратили еще привычной модели поведения, образа жизни и занятий, хорошо помнили старые русские обычаи. Это отражалось как в формах проведения праздничного досуга, так и в репертуаре исполняемых на праздниках песен и танцев, в приверженности к традиционной праздничной и обрядовой пище.
Наряду с общероссийскими, в Вологде существовали также местные праздники и общественные гулянья, истоки которых уходят в далекое прошлое, однако сведения о них отрывочны.
Престольные храмовые праздники отмечались всем 
приходом той или иной церкви. Официальные торжества включали в себя крестный ход, который совершали после литургии. В начале XIX века вологжане, о чем уже сказано выше, варили к празднику брагу, пиво и мед, собирали родных и пировали несколько дней. Застолье сопровождалось беседами, пением духовных стихов. К храмовым праздникам готовились заранее. Убирали церковь: чистили паникадила, оклады икон, подсвечники, украшали храм новыми вышитыми полотенцами, красили утварь и пр. Гулянья в престольные праздники проводились вблизи церкви. Часто сюда же приходили торговцы, предлагавшие пряники, орехи, семечки и другой ходовой товар. Праздничные гулянья затягивались до позднего вечера. Приходские храмовые торжества сочетали элементы церковного и мирского праздника, способствовали укреплению семейных, родственных и соседских связей.
Распоряжение епархиального начальства от 24 сентября 1864 года:
«По случаю неоднократных донесений благочинными о разбитии при церквах колоколов в торжественные дни, когда дозволяется целодневный звон, епархиальным начальством постановлено: для предупреждения на будущее время своевольного и беспорядочного в праздничные дни звона, производимого иногда лишь для грубой потехи празднующих, а не для показания торжественности праздника, предписать священно-церковнослужителям Вологодской епархии через "Епархиальные ведомости", чтобы дозволяем был такой звон в положенные дни не иначе, как под наблюдением причетников, или церковных старост, или же доверенных от прихожан лиц, и притом не до позднего вечера, как это бывает при сельских церквах, а не долее четырех часов по полудни».
Вологодские епархиальные ведомости. 1864. № 4. Часть официальная. С. 56.
Одним из самых древних местных общегородских праздников в Вологде до середины XIX века были гулянья под Красными качелями, которые проходили на Парадной площади 24 и 25 мая, в последние дни перед Петровым постом. Позже местом проведения праздника стал луг вблизи бульвара на улице Большой Дворянской (ныне улица Октябрьская). На гулянья приходил весь город. Возводились дощатые балаганы, велась торговля.
Из воспоминаний Л. Д. Александрова о Вологде 1870-1880 годов:
«Универсальным занятием летом являлось гулянье на бульваре, куда ежедневно стекалась со всего города публика со всеми чадами и домочадцами и здесь взад и вперед апатично бродила, беседуя о своих делишках и отчаянно судача.
Иногда на бульваре играл гарнизонный оркестр, который услаждал нетребовательный вкус публики разными маршами. Бывали и представления каких-нибудь заезжих акробатов».
Александров Л. Летние удовольствия вологжан // Вологда в воспоминаниях и путевых записках: Конец XVIII — начало XX века. Вологда, 1997. С. 299.
«...Молодежь, а отчасти и люди зрелого возраста ожидали наступления рождественских святок,
когда можно было развернуться во всю ширь русской натуры и веселиться напропалую целые ночи напролет... Веселились до упаду, до изнеможения сил, проводя семь-восемь бессонных ночей подряд», — писал автор воспоминаний «Вологодские святки» Л. Д. Александров.
Огромной популярностью в середине XIX века пользовалось у вологжан «маскирование», когда молодежь в костюмах и масках разъезжала по знакомым. Обычай «маскирования» и «ряженья» в русских городах имеет те же корни и истоки, что и культура карнавалов Западной Европы, где она появилась еще в Средние века. В Вологде домашними маскарадами увлекались люди всех возрастов и сословий, но особое предпочтение этому веселью отдавали мелкие чиновники и учащаяся молодежь. Первые два дня Рождества вечеров не устраивали. По обычаю в эти дни полагалось наносить визиты. Ряженые из простонародья развлекали на улице прохожих. На третий день, часов с восьми вечера в разных частях города можно было видеть ярко освещенные окна домов, из которых неслись звуки музыки, веселый людской говор и смех. Это чиновники, купцы, служащие и молодежь устраивали вечеринки. В состоятельных домах танцы проводили под рояль или фортепиано, в некоторых домах использовали даже гусли, музыкальные ящики — аристоны, шарманки. Наиболее доступными музыкальными инструментами были гармонь, гитара, скрипка и даже балалайка. Для танцев часто нанимали таперов и бродячих музыкантов.
Из воспоминаний Л. Д. Александрова о Вологде 1870-1880 годов:
«В музыкальном отношении вологжане не были избалованы; в это время господствовал единственный инструмент — шарманка, заунывные звуки которой в летнюю пору неслись отовсюду, нагоняя невыносимую тоску на довольно пустынные и без того унылые улицы. В этих щемящих сердце, но не лишенных некоторой мелодии звуках можно было найти полное отражение скупой впечатлениями и до одури однообразной жизни в Вологде в описываемое время...».
Александров Л. Летние удовольствия вологжан // Вологда в воспоминаниях... С. 308.
Во избежание недоразумений, в «щепетильных домах» для масок придумывали пароль. Он 
заранее сообщался знакомым, чтобы они (в отличие от незваных гостей) могли беспрепятственно попасть на вечер. Признаком «порядочности» масок служили перчатки, без которых людей в масках не пускали в дом. Л. Д. Александров вспоминает, что «из мужских костюмов наичаще встречались: простого крестьянина — лапти, онучи, синяя посконная рубаха и шляпа "гречишник" при кудельном парике; стариковский — при обычном платье белый кокосовый парик, борода и нос; Гамлета, Мефистофеля, еврея, турка, старинный польский, клоуна, домино, капуцина, гусарский и пр. ... Между дамскими костюмами преобладали: домино, цыганский, польский, чертенка, день и ночь, зимы, феи, Офелии и т. п.». Маски на лицо изготовляли сами горожане или покупали их: кружевные (черные и белые), атласные и бархатные, бумажные, легкие из проволочной сетки. В ходу были и бумажные головы зверей.
Репертуар танцев того времени включал старинное лансье с поклонами, польку-мазурку, простую польку, вальс-вертячку в два па и русскую без фигур. Любимым танцем вологжан была полька, которую могли отплясывать по полчаса — «до полного изнеможения танцующих и несчастного музыканта». Кавалеры, которые умели «полькировать», ценились дамами и были нарасхват. Так, сообразно возрасту, достатку и положению, веселилось в
старые добрые времена все население Вологды, не исключая детей.
В конце XIX века в рождественские праздники в городе обязательно устраивались елки для детей в гимназиях, школах, во многих домах; благотворительные общества проводили елки для бедных детей. Накануне Рождества крестьяне возили по улицам на санях елки и предлагали их всем желающим. Устраивались и елочные базары. Все газеты пестрели объявлениями о продаже елочных игрушек и украшений. В большинстве семей готовили самодельные елочные игрушки из бумаги, фольги и «золотили» орехи. Родители покупали к Рождеству подарки для детей - одежду, книги, игры, кукол и пр.
Во второй половине XIX века популярность святочных маскарадов падает, однако среди взрослых традиции «ряженья» сохранились до запрета рождественских елок в 1928—1929 годах.
Молодежь ходила по улицам в причудливых костюмах. Наряжались «барынями», «покойниками», «баранами» (в шубах, вывернутых наизнанку). Часто для костюмов использовали старинные кушаки, жилеты, фуражки, платья. Ряженые заходили в дома горожан, где плясали и пели частушки.
Вот что рассказывала вологжанка В. М. Муранова о рождественской елке своего детства —
1925 года:
«Дети приглашали друг друга в гости. Родители на елке не присутствовали, а только готовили угощение: студень, колбасу, конфеты, пряники, чай, печенье. Если в доме не было игрушек, их занимали. Выкройки для игрушек-самоделок брали в детском журнале "Мурзилка". Елку устанавливали посредине комнаты. Вокруг водили хоровод, пели песню "В лесу родилась елочка", читали стихи, играли в "мигалочки", в фанты, загадывали шарады. В конце вечера устраивали "разбирание елки ", снимали для каждого подарок: кулечек или бонбоньерку с гостинцами — орехами, крымскими яблочками, сахарными "вишенками ", печеньем, конфетами. На другой день елка устраивалась в другом доме и все присутствующие приглашались туда. Дети посещали иногда пять—шесть рождественских елок у своих родных и знакомых».
Записано Н. А. Веселовой в 1999 году.
Значительным общественным событием в Вологде была ежегодная январская ярмарка. Центром ее являлся принадлежащий городу Ярмарочный дом на Гостинодворской улице (ныне улица Мира, 4), что отличало Вологду от других городов. Вдоль улицы ставили балаганы. Молодежь, особенно семинаристы, находили здесь множество развлечений. Одним из любимых и доступных по цене было «созерцание панорам разных местностей». За 20 копеек можно было также купить лубочные картинки с изображением пейзажей, генералов, нарядных кавалеристов и пр. В начале XX века ярмарка превратилась в место народного увеселения и утратила свое былое экономическое значение. Заезжие труппы ставили спектакли. Здесь же размешались карусели, балаганы, играли шарманки, шла торговля. Большим спросом у покупателей пользовались финики, пряники разных сортов, халва, горячие пышки и др.
Отрывок из мемуаров Евгения Грязнова «Из школьных воспоминаний бывшего семинариста
Вологодской семинарии» (середина XIX века):
«В тот же сезон даровыми и притом занимательными зрелищами бывали для нас временные ярмарочные балаганы с картинами и с книгами. Ежедневно после классов мы, бывало, выстаивали час или полчаса, смотря по степени мороза, разглядывая вывешенные картины или даже и перебирая кипы выложенных на прилавке картин, что не возбранялось нам, так как после нескольких пересмотров все же приобреталась иногда та или другая недорогая картина. В старшем возрасте уже не занимали нас лубочные генералы или нарядные кавалеристы, а выбиралисъ, например, виды понравившихся местностей, городов или какая-нибудь романтическая сцена. Так, помнится, долго прельщала меня своим оригинальным видом литография "Венецианская ночь", приличная по сюжету группа в гондоле, и наконец приобретена была в собственность за 20 коп., да на отделку картины в приличную рамку потребовалось потом копеек 40 или 50, зато художественное произведение это украшало собой скудную нашу квартирную ученическую обстановку и доставляло немалое удоволъствие обладателю этой собственности».
Вологда в воспоминаниях и путевых записках: Конец XVIII — начало XX века. Вологда, 1997. С. 175.
На время ярмарки из окрестных уездных городков и сел священники привозили в Вологду своих дочерей «на выданье». Семинаристы приходили в Ярмарочный дом любоваться на невест, которые выдавали свое происхождение единственно тем, что носили белые «катанки» - валенки, хотя остальная их одежда - шляпки, шубы и пр. — не отличались от городской. «Истинные» горожанки даже в морозы щеголяли в черных валяных башмаках с калошами.
Традиционной формой досуга городской молодежи была вечеринка. Ее организация, форма проведения и стереотипы поведения молодых людей и девушек обнаруживают черты, сходные с
деревенскими «посиделками», или «вечерами». Общепринятые игры, песни, танцы передавались от поколения к поколению. Правда, мода вносила в них коррективы. Постепенно вечеринки включили в себя новые элементы и превратились в молодежные балы.
Совместные вечеринки семинаристов старших классов и девушек - дочерей священников, приехавших в город, - проводились обычно в доме одной из девушек-горожанок. Если родители не возражали потерпеть бессонную ночь, приглашение получали несколько пар (до десяти).
Угощение не предусматривалось, за исключением дешевых конфет для девушек. Приглашали музыканта — скрипача или гитариста из своих же товарищей, за небольшую плату. Если такового не находили, обходились исполнением песен и танцев под собственный аккомпанемент. В моде в то время были как народные песни, так и городские романсы.
Любимым местом проведения общегородских народных праздников и досуга горожан была река Вологда. Зимой на льду иногда устраивали конные бега — «ристалища». В конце XIX века в моду вошло катание на коньках — появились катки на реке. Традиционной составляющей масленичного гулянья были горки, которые заливались на крутых берегах реки или возводились из досок.
Писатель Павел Владимирович Засодимский (1843-1912), в 1856-1863 годах обучавшийся в Вологодской мужской гимназии, вспоминал:
«В те времена (1856—1857 годы. — Н. В.) пансионские нравы (дворянский пансион при гимназии. — Н. В.) были грубы и жестоки, и по поводу их по справедливости можно было сказать: "Железный век! Жестокие сердца!". Тогда в среде пансионеров еще живо сохранялись воспоминания о том, как зимой на льду реки Вологды, близ Красного моста, устраивались кровавые побоища между семинаристами и гимназистами. Боролись, ходили стеной на стену, дрались на кулачках, поленьями, чем попало, и дело иногда доходило чуть не до смертоубийства...
Даже самые игры носили в то время какой-то грубый, жестокий характер. Так, например, одна из любимых игр состояла в том, что кто-нибудь по жребию становился в наклонной позе, а окружающие хлопали его, и тот должен был угадать, кто ударил его. Угаданный становился на его место; если же он не угадал, то игра, т. е. битье, продолжалась. Иной злой шутник со всего размаху наносил такой чувствительный удар, что несчастный, не выдержав пытки, со слезами на глазах и весь красный от перенесенной боли, невольно вскрикивал и выпрямлялся. Отказаться же от игры значило заслужить всеобщее презрение и прозвища неженки, труса, маменькина сынка и т. п.»
Засодимский П. Из моих воспоминаний // Вологда в воспоминаниях... С. 186, 190.
В простонародной среде в Вологде пользовался популярностью идущий из глубины веков обычай проведения кулачных боев. На масленичной неделе мещане и ремесленники устраивали их на льду реки Вологды. Бой начинали мальчики 10—12 лет, затем к ним присоединялись парни и взрослые мужчины. Существовали неписаные правила ведения кулачных боев. Нельзя было бить лежачего, запрещались удары сзади. Бой должен был вестись лицом к лицу с противником. Не допускалось использование тяжелых предметов. Правда, не всегда вологжане строго следовали правилам. По свидетельству современников, для того, чтобы «на время вывести противника из строя», не гнушались запускать ему в лицо тухлыми яйцами. Кулачные бои велись и летом, на площадях города и на его окраине, на Зеленом лугу.
Весной во время начала ледохода вся Вологда выходила на набережные и мосты полюбоваться впечатляющим зрелищем.
Летом вологжане любили отдыхать на природе и совершали прогулки по реке на лодках в пригородные села Турундаево и Прилуки. Особенно многолюдны были поездки 3 июня, в день памяти Димитрия Прилуцкого. «В этот день монастырь и Коровничье буквально захлебывались от наплыва горожан, коим нередко не хватало даже мест для чаепития, а река от города до монастыря день и ночь пестрела множеством лодок с разряженной публикой», - вспоминал Л. Д. Александров.
Молодежь нередко каталась на лодках, взятых напрокат, оглашая окрестности громкими звуками гармошки и песен, что, конечно, не всегда приветствовалось обывателями и властями.
В летнее время горожане с удовольствием посещали гулянья в пригородах Вологды: в Троицу — в селе Ермолове, в Иванов день (24 июня) — в Слободе, в день Михаила Архангела (6 сентября) — в селе Турундаеве. Как правило, на праздник собиралась и молодежь из окрестных деревень. На многолюдные хороводы в Слободе молодые люди из города приходили вечером небольшими компаниями, теснились около хоровода час или полтора и затем возвращались в город. На смену им приходили другие компании любопытных, и так продолжалось до позднего вечера. Игры на гуляньях заканчивались перед заходом солнца.
Характер общения молодежи в разных сословных группах различался. В гимназиях для учащихся старших классов во время праздничных торжеств разрешались танцы. Молодые люди имели обыкновение знакомиться и общаться во время прогулок на Соборной горке. Чаще всего это общение ограничивалось «своим кругом». Определенные ограничения накладывались на развлечения учащихся гимназий и реального училища. Правила этих учебных заведений строжайше запрещали посещения маскарадов, клубов, трактиров, бильярдных и пр. Даже посещение театра регламентировалось: учащиеся могли посещать только разрешенные властями спектакли и лишь с билетами, подписанными лично инспектором учебного заведения.
Из воспоминаний Л. Д. Александрова о Вологде 1870-1880 годов:
«Для загородных прогулок вологжане группировались в компании и при этом, куда бы ни отправились, постоянно запасались солидным количеством разных закусок, а также и выпивкой, кои и истребляли на местах гуляний, где-нибудь на лоне природы, под развесистыми елями и березами, возле самовара».
Александров Л. Летние удовольствия вологжан // Вологда в воспоминаниях и путевых записках: Конец XVIII — начало XX века. Вологда, 1997. С. 299-300.
Среди вологодских школяров бытовал интересный обычай, имевший глубокие исторические корни. В мае, перед сдачей экзаменов в гимназиях, реальном училище и семинарии учащиеся отправлялись к часовне Белоризцев (современная территория парка Мира). Существовало поверье, что камушек, взятый с могилы этих легендарных защитников города, принесет удачу на экзаменах.
Экзотическим местом развлечения горожан служил железнодорожный вокзал, куда ежедневно по вечерам стекалась публика встречать приходящие поезда. Кроме того, по праздникам в хорошую погоду вологжане гуляли по Введенскому и Богородскому кладбищам, где прохаживались меж могил и, как вспоминает Л. Д. Александров, «читали от нечего делать надгробные надписи и эпитафии, нередко в стихотворной форме».
Среди мужской части населения города насчитывались сотни заядлых охотников и рыбаков, благо дичи и рыбы водилось предостаточно. Эти занятия имели характер промысла или досуга.
Воспоминания о повседневной и праздничной жизни вологжан XIX века, казалось бы, рисуют картину устойчивости городского социума, крепости его консервативных начал. Кажется незыблемой приверженность жителей Вологды твердым моральным нормам, православию, старине.
Но вековую тишину провинциальной Вологды уже тревожили паровозные и фабричные гудки. На историческую сцену вступили новые времена. И оказалось, что мир размеренного существования в привычном пространстве очень хрупок и уязвим. Впрочем, об этом речь впереди...
