Прихожане
Приходское сообщество было неоднородно. Отличались своим поведением и отношением к религии и храму прихожане различных возрастных групп. Каждый третий прихожанин прошлых веков относился к младшей возрастной группе—до 15 лет. Своеобразным рубежом в ней был 7-летний возраст. Если до него дети приучались к храму, особому поведению в нем, иногда приводились к причастию, то с 7 лет родители обязывались регулярно приводить детей на исповедь. С этого возраста ребенок должен был учиться оценивать свои поступки, понимать, что является дурным, неблаговидным, греховным.
Половину прихожан, как правило, составляли взрослые люди, самостоятельные и семейные. Именно на их плечи ложились заботы по содержанию храма. Из этой возрастной группы формировался и приходской актив.
Малой, но значительной по своему влиянию была группа стариков. Они чаще, чем в прежние годы жизни, бывали в храме, тщательно и задолго готовились к смерти. Они могли дать немало советов по соблюдению тех или иных правил благочестия, поведения или соблюдения ритуальных обычаев.
В церковных архивах сохранилось немало сведений о том, как старые прихожане или прохожанки могли при случае превратиться в своего рода “оппозицию” приходскому священнику. Как правило, такое происходило тогда, когда новоназначенный молодой батюшка не брал себе за труд изучить специфику местных приходских отношений, сложившихся при прежнем священнике. Вот тогда и появлялась в приходе, как сказано об одном из таких случаев, какая-нибудь местная “Марья Алексеевна”, мнение которой для отдельных прихожан значило так много, что в ее силах было мешать или содействовать делам нового пастыря. От последнего требовалось немало такта и ума, чтоб установить доверительный контакт со стариками-“оппозиционерами”, и это был единственный путь к восстановлению нормального течения приходской жизни. Бывали среди стариков и доморощенные “богословы”, глубоко ощущавшие и знавшие основные вероучительные догматы.
Свое место в приходских отношениях занимали холостяки и старые девы. Среди них всегда находились такие, кто подавал пример особых моральных качеств и норм поведения: смирения, трудолюбия, набожности, соблюдения постов и регулярного посещения церкви. Вековуши, как порой называли старых дев, привлекались к одеванию и обмыванию покойников, чтению Псалтыри. Поскольку среди них часто встречались грамотные, они обучали письму и чтению девочек.
Выделялись среди прихожан и группы, вызванные не возрастными и демографическими различиями, а совсем другими причинами. Так, например, влиятельную группу могли составить прихожане-вкладчики, т. е. те, кто добровольно жертвовал храму различные материальные и художественные ценности.
В 1665 году крестьянин Верхоледской слободки Евдоким Григорьев Семушин “по обещанию своему”, “по своим родителям в вечное поминовение” приобрел в Москве и подарил приходскому храму Евангелие 1587 года, обложенное черным плисом, “средник” и евангелисты на котором были исполнены из серебра под золотом.
В 1782 году на левом берегу Северной Двины, на границе Шенкурского и Соль-Вычегодского уездов в Ворецком приходе была возведена 2-этажная церковь Воскресения Христова. Храм строился долго. Деньги собирались по Архангельской и Вологодской епархиям. Особенно много потрудились по сбору средств братья Задорины — крестьянин Арефа и отставной солдат Герасим. В Городецком приходе (Онежский у.) имелась старинная икона Божией Матери с многочисленными частицами святых мощей, которая была пожертвована в XVIII веке местному Богородицерождественскому храму крестьянином Фалалеевым. Он же получил ее по наследству от отца, глубоко верующего крестьянина, в старости ставшего соловецким монахом. В 1903 году была освящена Успенская церковь в Кенозере. Строительство ее (после пожара местного храма) стало возможным лишь после пожертвования 2000 рублей крестьянином Алексеем Нечаевым, который многие годы был приходским старостой. Помимо этого вклада, он выстроил ограду вокруг храма и приобрел колокол в 109 пудов. В 1648 году в Великом Устюге был сооружен “иждивением” самого богатого тогда купца Никифора Ревякина Вознесенский храм, по праву поставленный в один ряд с лучшими произведениями русского зодчества середины XVII века. Здесь для Ревякиных был построен отдельный парадный вход и семейная молельня. Так, под воздействием богатого жертвователя приходской храм соединился с функциями домовой церкви. Примеры эти тысячами зафиксированы в церковной документации прошлых веков.
Кроме крупных и дорогих вкладов, в каждом приходе было немало случаев более скромных пожертвований. Весьма распространенным был обычай к наиболее чтимым иконам подвешивать деньги (медные, серебряные, золотые), бусы, украшения. Отдельные прихожане дарили воск, бесплатно и добровольно работали на приходской храм, делали денежные вклады. Какими бы ни были мотивы вкладов (обет, желание излечения, плата за прощение грехов, благочестивые побуждения), вкладчики становились известны всем, их по-особому чтили, а их вклады, умножая церковное достояние и украшая общий храм, укрепляли осознание приходской общности.
Свое место занимали в приходском обществе деревенские грамотеи и книжники. Известно, что в течение многих веков — вплоть до образования сети начальной школы — грамотность измерялась умением прочесть церковные книги: “Грамоте, Часослову, Псалтыри и по книгам читать и писать обучен”, “грамоте обучен, Часослову да Псалтыри, а писать не обучен”, “грамоте, Часослову, Псалтыри и по книгам читать обучен и обучается писать” — вот типичные оценки уровня крестьянской грамотности до середины XIX века. Подобные грамотеи всегда любили блеснуть своим бойким чтением Псалтыри в церкви. Участие в богослужениях и обрядах, сорокоуст — сорокодневное чтение Псалтыри по покойнику, умение списать молитву и помочь выучить ее неграмотному, а также традиция общественного и семейного чтения вслух—все это придавало грамотеям незаменимую роль в организации внехрамового, но церковного по характеру общения.
Грамотность прихожан часто сопровождалась книговладением. Нередко такие книжники вкладывали свои книги в церковную библиотеку, воздействовали на ее формирование.
Периодически среди прихожан обнаруживались люди, пожелавшие совершить хождение к местным или дальним святым, в прославленные монастыри. Отправляясь, паломники просили благословения на дальний путь у своего священника. И хотя паломничество носило сугубо личный характер, по возвращении домой они охотно и многократно передавали окружающим тот новый социальный, духовный и эстетический опыт, который получали в дни паломничества.
В последние десятилетия XIX века все более заметное влияние на духовно-религиозную обстановку в сельских приходах стали оказывать крестьяне-отходники, уходившие надолго из родных мест и возвращавшиеся в деревню с новыми, незнакомыми повадками, мыслями и разговорами. Священники в своих отчетах оценивали воздействие города на сельских жителей как исключительно отрицательное, ведущее к ослаблению пастырской и отцовской дисциплины, потере прежней простоты и искренности.
Укажем еще на две малые группы, как правило, повсеместно существовавшие в приходах.
Во-первых, это знахари. Чаще всего ими были пожилые люди (например, крестьянки, вырастившие многих детей), охотники, которым приходилось надолго уходить из дома и жить в лесу, а также люди, испытавшие особую тягу к врачеванию. Они лечили, владели элементами практической профилактики, знали лечебные травы, занимались родовспоможением. Чаще всего такие лекари сопровождали свою деятельность православными молитвами, своего рода импровизированными молебнами. Однако бывало и другое—знахари использовали различного рода языческие заговоры и магические ритуалы, что явно пересекалось с колдовством и чародейством и, следовательно, заслуживало церковного наказания. Деревенская молва реагировала безошибочно, отличая первых от вторых. Колдуны и чародеи становились своего рода деревенской маргинальной группой: вокруг них под влиянием церкви складывался определенный вакуум, формировалось общественное осуждение, но они не изгонялись из приходского сообщества.
Во-вторых, это нищие и калеки. Они всегда тянулись к приходскому храму. Еще в писцовых книгах XVII века можно было встретить типичные записи: “Да на погосте ж пять изб, а в них живут старицы и вдовы бобылки бездетны”, “Да на погосте... бездворный бобыль Вахромейка Васильев сын Кадечников, у него пасынок Минька в возросте, кормятца в мире христовым именем...” и др. Именно здесь, у храма, они, “Христа Спасителя нашего меньшая братия”, могли питаться подаянием богомольцев. Разумеется, нищие могли собирать милостыню и по всей волости и даже уезду. У многих из них были свои излюбленные маршруты и места остановок. Православные нормы милосердия и помощи защищали “нищую братию” и создавали ту общественно-психологическую среду, которая обеспечивала им “дневное пропитание”. Среди крестьян было распространено убеждение в том, что беда нищенства и скорби может в любой момент обрушиться на каждого, а потому нищие прихожане были своего рода живым напоминанием о ненадежности земного благополучия и о спасительной силе сострадания.
Не забывало напоминать об этом и церковное руководство. Вологодский епископ Павел в начале XVIII века вменял в обязанность приходским клирикам создавать нечто подобное богадельням “пребывания ради нищенствующих, больных, которых тамо и кормить” в зависимости от доходов прихода.
Приходские богадельни имелись и при городских храмах. Вологодский благочинный писал в конце XIX века: “Нельзя не отнести к чести вологжан, что они, несмотря на свою малочисленность и относительную скудость денежных средств, проявляют свою благотворительность по отношению к бедным своим согражданам, призревая их в богадельнях. На средства приходского Дмитриевского попечительства содержится небольшая богадельня для своих бедняков-прихожан, недавно открытая. С давних пор существуют богадельни: Витушечниковская — при Введенском кладбище, приблизительно человек на 25; Немировская — в Пустынском приходе, человек на 40; Скулябинская — при Георгиевской церкви приблизительно с таким же числом призреваемых и в Кирилло-Рощенском — на 25 человек. Первая, как уже сказано, на средства приходского попечительства содержится, следующие три — на вклады богатых лиц, бывших граждан Вологды—Витушечникова, Скулябина и Немирова, навсегда обеспечивших их существование; последняя содержится на средства города”.
Одним словом, все группы приходского сообщества находили возможность для проявления своего специфического жизненного опыта. Церковь не осуждала эту разноликость, искала к каждой из групп свой подход, определяла, если это необходимо, дистанцию, пробуждала к каким-то из них особые чувства. Она всех включала в различные формы приходского общения, консолидировала людей.
