Город нашей души
Память
Радостно подъезжать к Вологде с севера, с родной деревенской стороны. Отхлынут назад присухонские перелески, и передо мною опять всплывут купола прилуц-ких церквей. Они всплывут как седые шеломы из глубины земли. И чем ближе к ним, тем они – вот удивительно! – удаленней от взгляда; лишь тихий свет, излучаемый ими, падает в сердце. И о чем бы я ни думал в пути, какие бы заботы ни тяготили меня, видение этих красно-белых твердынь властно коснется души и памяти.
У художника Николая Баскакова есть замечательный холст «Прилуки». Он исполнен резкими и тревожными мазками, как всполохами минувшего. Темно-зеленый фон холста откуда-то изнутри, снизу прожигают красные пятна то ли стен, то ли крыш, то ли пожаров, а выше этой житейской окалины в мерцающем инее одиноко стынет белый собор. Когда я вглядывался в этот холст, чувствовал дуновение истории.
Минута – и Прилуки отодвинутся вправо, из-под железного моста вырвется подбережная синева, а в глазах уже поверх всего города – снежное облако Софии и золотое солнышко, венчающее колокольню. Здравствуй, Вологда! Вот наконец-то тот кремлевский берег и та Соборная горка, обрыв которой, право же, омывают не речные волны, а потоки самого времени. Вот поодаль и он, тот крутой холм первопоселения, из которого граненым обелиском поднимается многовековая ось Вологды. Светлее и заповеднее места, чем это, нет в нашем крае! По медленной излучине левобережья серебрянотканым поясом тянутся старинные церкви Сретенья, Иоанна Златоуста, Дмитрия Прилуцкого, Николы во Владычной слободе и Спаса во Фрязинове – каждая со своим неповторимым обликом, узором и молчанием, а меж ними вольно расставлены отрадные взору особняки и крепко рубленные дома.
Здесь чуткой памятью и ныне за звуками нашего времени можно расслышать гром посоха Ивана Грозного, напористую походку Петра Первого и легкий шаг задумчивого Константина Николаевича Батюшкова, чей стих, по словам Гоголя, «облитый ароматами полудня, сладостный, как мед из горного ущелья», волнует и нас, его потомков. Здесь в камне и дереве, в музейных залах древней иконописи и ремесел, в просторности и певучести окружающих строений можно и ныне рассмотреть мудрые порывы народного гения. Здесь воистину пахнет Русью! Только жаль, что многое из наследия далеких предков по нашему собственному небрежению уже утрачено безвозвратно. Тем более дорого все то, что еще осталось на вологодских берегах. И когда я прохожу в раздумье по этим зеленым берегам, в сердце колотятся, закипают слова Александра Сергеевича Пушкина: «Уважение к минувшему – вот черта, отличающая образованность от дикости». Сказано точно и беспощадно.
На днях встретил я здесь, может быть, самого почтенного в Вологде по своим годам старожила, известного краеведа Владимира Капитоновича Панова Ему девяносто шестой год! «Я уже и Льва Толстого на четырнадцать зим пережил, – говорит он, конечно, без похвальбы, а с улыбкой удивления, что судьба одарила его такой долгой и наполненной многими делами жизнью – Но голова моя и по сию пору ясна. На триста лет вглубь изучил я по архивам жизнь Вологды. О, сколько помню, сколько накопил материала! Обработать бы его, оставить на память людям! Но успею ли?..»
Смотрю я в его озабоченные, мудрые, не утратившие синевы глаза – и тепло на душе оттого, что этот редкостный человек, прошедший через три революции и три войны, строивший железные дороги, сделавший несколько литературно-архивных открытий, живет среди нас.. Он – живая память и советского времени, и более отдаленных времен. Опираясь на тросточку, он медленно уходит в молодую зелень берез, к белой Софии...
Вологда – не просто город. Не просто географический знак на карте. Не просто местожительство многих поколений. Вологда – это исторический путь России к Северному океану и за Уральский камень, в далекую Сибирь, к океану Восточному. Вологда – это самобытный образ русской жизни, запечатленный на века каменотесами, плотниками, сказителями, резчиками, кружевницами, песенницами, самыми разными мастерами народных художеств. Вологда – это более чем восьмивековая память о Родине, переданная нам в наследство.
Гордость
Никогда не забыть, как мы с Сергеем Викуловым провели вечер у Павла Ивановича Беляева в Звездном городке. Волновались: не рядовой земляк, а космонавт. Знали: земные перегрузки от встреч, от выступлений, от поездок по разным странам, пожалуй, тяжелее, чем космические. Думали: расстояние между его положением и нашим слишком далекое. А перешагнули порог – будто сроду были знакомы! Умное, широкое, я бы сказал, мужицкое лицо светилось приветом и любопытством. Крепко пожал наши руки, показал, где повесить пальто, а сам кинулся искать для нас тапочки. В синем спортивном костюме, по-домашнему открытый, доступный – свой!
И разговор затеялся с ходу, потому что он начал расспрашивать про Вологду, про жизнь, про деревенские дела. И чувствовалось, что интерес его не праздный, а самый неподдельный и обеспокоенный. Я, помню, удивился тогда: ну, что ему Вологда – столько всего повидал на свете! А в его глазах вспыхивали искорки при одном только упоминании родных мест. Он как будто вовсе не думал, не знал, даже не предполагал, что Вологда теперь уже сама гордится им, его подвигом, его именем. Наоборот, он гордился Вологдой, как истинный сын всегда гордится родными местами, какими бы скромными и незаметными они не были для других людей.
Рассказывают (мне встречаться не довелось), что и Сергей Владимирович Ильюшин так же бережно, высокочтимо, преданно относился к своей отчей стороне, которая по-за Вологдой синеет в ивняках да ольшанниках Кубенским озером. Он, говорят, не мог жить без нее, вырывался туда всякий раз, чтобы побродить по проселкам, освежить мысли и душу родным ветром. А ведь как был занят! Генеральный авиаконструктор, создатель знаменитых на весь мир «илов». А какая высота почестей и заслуг! Трижды Герой Социалистического Труда, академик, восьмикратный лауреат. Мог бы, конечно, для отдыха махнуть на любое взморье, на любой курорт, а он – нате – в вологодские перелески!
И тоже как будто не замечал, что сам уже давно стал легендарной гордостью Вологды. Ему нужны были лишь тепло родины, постоянное ощущение связи с родительской землей, в общем-то, скудноватой по сравнению с другими российскими землями, но зато исхоженной его отцом и матерью, его дедами и прадедами – вековечными землепашцами. Да и сам он по этой земле когда-то бегал босиком и потому считал ее самой дорогой и близкой, радовался и гордился ею. Лишь посредственный человек может польститься на более «удобные и привлекательные» места, нежели свои, родные, бросить их, уехать, забыть – так ведь у такого человека вместо души, наверное, пустота. Нет, настоящий человек жив своей родиной! Он в судьбе родины ищет свою гордость. Таким и был наш великий Ильюшин.
А поэт Александр Яковлевич Яшин? Однажды он рассказал мне с горечью, что после выступления по Центральному телевидению, где он читал новые стихи и передал Вологде свой сердечный привет, назвав ее шутливо «семнадцатой республикой», сразу же пришло письмо с упреками, с разнузданной критикой за такую «вольность». Но ведь такое выражение в свое время бытовало в народе – действительно, шутливое, но с намеком на некую вологодскую самобытность. Значит, авторы письма были совершенно глухи к юмористическому смыслу этих бесшабашных, веселых слов, оскорбились за Вологду, встали на ее защиту, хотя сама же Вологда и выдумала эти слова. Она вообще великая выдумщица – так повелось искони – самых ярких, многоцветных и неожиданных словесных узоров на Руси.
Уж кто-кто, а Яшин-то это дело знал до тонкости. Поэтому он и создал такие жизнестойкие стихи о Вологде: за последние почти пятьдесят лет красочнее стихов о городе никто не написал. Живя в Москве, Яшин душою обитал в Вологде и в Никольске – сам в этом признавался. А под конец жизни не вынес такого раздвоения, построил дом на Бобришном угоре и перебрался туда, к себе на родину. В этом поступке заключен один из самых важных заветов Александра Яковлевича, но мы пока еще его не осознали.
А как он ревниво, почти запальчиво гордился Вологдой, можно сказать, носился с ней! В этом, конечно, нет никакой местной ограниченности его поэзии, наоборот, всем известно, что в большой советской литературе сама Вологда впервые заговорила именно яшинским голосом. Он поднял Вологду на всесоюзное обозрение и показал, что тема родины –вечная тема, что в ней неисчерпаемая глубина всех животрепещущих вопросов современности.
Помню, сидели мы однажды в Центральном доме литераторов. Вокруг Яшина – широкое застолье. Тут были и Вера Кетлинская, и Вера Панова, и Вероника Тушнова – они запомнились более других, потому что ахали, восторгались и всплескивали руками жарче всех. Александр Яковлевич был в ударе. Он рассказывал про вологодскую жизнь: леса такие, что солнце выцарапывается из них лишь к полудню; мужики такие что на спор приподнимут баню и бросят под угол кепку проигравшегося; а женщины такой свежести и пригожести, что не вянут и не блекнут всю жизнь, только крепнут да вширь раздаются. Конечно, он рассказывал похлеще, здесь я передал только смысл. И прихвастывал, но так ядрено прихвастывал, что важные литературные дамы привскакивали с места от такой вологодской силы. Вот и в этом малом, даже случайном примере сказалась вся полнота яшинской привязанности к родной земле.
А некоторые из нас, оказавшись где-нибудь вдалеке от своих мест, стесняются и называть их, словно наши места ничем не примечательны, словно они и вправду только «медвежьи». Я встречал таких «земляков» в шумных вагонах и на курортных побережьях, и стыдно, горько было за них, таких мелких и беспамятных.
Нет, Вологда – не просто название твоего родного города, не просто пометка в свидетельстве о рождении или в паспорте. Вологда – это чувство твоей личной причастности к замечательным, на всю Россию известным делам и подвигам земляков. Вологда –это твоя рабочая судьба, твое место в ряду тысяч сограждан, твоих современников, которые трудом выковывают сегодня завтрашнюю гордость родной стороны.
Любовь
И катятся, катятся навстречу голубые, желтые, красные коляски, и молоденькие мамы величаво вышагивают за ними. В глазах играет еще девичество, в словах верность, в руках неумелость, но в поступи сквозит уже новая, женская степенность.
Эти молоденькие мамы очаровательны! Они замечают только друг друга, сдвигают коляски в кружок где придется – в тишине двора, в зелени сквера, а то и в самой толчее улицы – и ревниво рассматривают своих первенцев, даже не чувствуя, что их толкают прохожие. Им и в голову не приходит, что они кому-то мешают. Наоборот, они преисполнены такого значительного самоуважения, что уверены – не только эта шумная улица, но вся Вологда радуется и любуется вместе с ними их необыкновенно милыми первенцами. Да ведь и правда, юные матери – это сама красота жизни, а их дети – сама истина любви! Как можно пройти рядом и не полюбоваться ими, не вспомнить хотя бы на миг свою раннюю пору, значительно более трудную, неуютную, озабоченную, чем нынешняя молодость, но по своей главной сути такую же жаркую и самозабвенную.
Вологодские улицы и переулки, речные берега и теперь уже высокие березы помнят и мою раннюю любовь, мои метания, озарения, ревнивые вспышки и счастливые восторги той далекой уже поры. Именно тогда в огромных серых глазах своей любимой я увидел и вологодское небо, и самого себя, и трепетные блики берез Coборной горки. Укрывавший тишиной и уединением, оберегавший от посторонних взглядов и пересудов, этот город незаметно становился частью нашей любви, и чем ближе мы тянулись друг к другу, тем необходимее был и он, наш молчаливый собеседник и надежный, на всю жизнь, свидетель. Облик города, его дыхание, его естественная простота, конечно же, влияют на чистоту молодых чувств. И я склонен думать, что наша любовь потому и стала крепкой, что в самом начале она была озарена несуетливой, простодушной и домовитой Вологдой. И когда родились наши дети, мы их тоже катали по родным улицам, правда, в более скромных колясках. Годы летели незаметно, и наши сыновья сами стали отцами. И у них такая же душевная тяга к Вологде, как и у нас. Не раз бывало: уедешь куда-нибудь далеко, и места, и люди там хорошие, а о яркости природы уж и говорить нечего – диво дивное. Но вскоре замечаешь за собой: начинает пощипывать тоска, наваливается необъяснимое беспокойство, и взгляд все чаще выискивает на горизонте северную сторону. Что это такое? Может, ущербность души? Ограниченность восприятия широкого мира? Доморощенная кичливость? Да нет же! Душе внятны все стороны света. А взгляд ненасытен на красоту мира. Только живо в тебе постоянство привязанностей, вот эта самая тяга, которая и есть любовь. Ее, конечно, можно заглушить, но слишком дорогой ценой – разрушением собственной душевной цельности. А тогда уж, без единственной любви, и восприятие широкого мира будет узким, поверхностным и суетным. Нет, нет, лишь глубокая привязанность к родной стороне помогает понять и увидеть без прикрас всю землю.
В Вологду, на окраинные улицы залетает ветер полей – опахнет на миг деревней, сладко сожмет сердце. От реки вдруг повеет запахом черемухи и ельника – и потянет тебя на пристань, защемит в груди от близости перелесков. А услышишь на заре, как призывно гудит железная дорога, – и радостно станет от доступности всей страны. Хорошо, разумно поставлена Вологда среди северных земель! И она для нас не просто город, а жизнь нашей души, свет нашей любви к России.
