От партнерства к пастырству
Пожизненное и многопоколенное служение на одном приходе роднило священника с прихожанами. Обе стороны успевали изучить друг друга досконально.
Пример тому в воспоминаниях той эпохи. “Знал и знаю я таких священников, которых весьма уважала и любила паства, знал и таких, которых она не любила, но уважала, и таких немногих, к счастию, которых плохо уважала. У одного священника, например, ни один прихожанин не смел без благословения его не только засватать невесту для своего сына, но и сварить пива для свадьбы... Легко понять, как много было силы воли и уменья у этого строгого священника, умевшего так поставить очень большой и распущенный до него приход. На погосте у него было волостное правление. Любил он заходить на дороге сюда, чтобы и здесь, в решении мирсхих дел, принимать негласное участие. Уважали его . епископы и светское начальство, а умные из прихожан называли его заочно “Владыкою”*. Этот священник-владыка был никто другой, как о. Александр Иоаннович Невенский, достойный настоятель Городищенской Богоявленской церкви Устюжского уезда. И по внешнему виду это был священник типичный. Высокого роста, хорошо сложенный, с высоким лбом, открытым смелым взглядом, звучным гол ком, хорошо образованный, мыслящий и говоривший стройно (из студентов семинарии сороковых годов XIX века), он производил впечатление импонирующее...
Другой же священник прошлого времени, не только уважаемый, но даже горячо любимый прихожанами обрисовывается несколько иначе. Веселый и добродушный, заботливый и хлебосольный, горячий и снисходительный — это Федор Иоаннович Попов. Если кто досадит ему или оскорбит его так или иначе, то он так нашумит, гак разнесет человека в ту же минуту, что не поймешь, глядя со стороны, как тут дело и уладится. А мужичок или женщина стоят и помалкивают, пока “бурлит, шумит погодушка”. Пройдет полчаса. И если не ушли эти люди, конечно, отлично его изучившие, то он непременно к ним снова придет, простит и благословит, а если что еще нужно, то и сделает, а иногда и по рюмке водки подаст. Мужичок или женщина между тем кланяются и благодарят; “Спасибо, поучил ты нас, батюшка! Так ведь и надо учить нас, дураков”. За всем этим никогда и никого не отпустит, бывало, без доброго совета и посильной помощи добрый о. Федор. 30 лет, кажется, он прослужил в Благовещенском приходе и заслужил название “папаши”, как величали даже заглазно его приходские почитатели.
...Большинство священников нашего округа и минувшаго времени нее выдавалось, конечно, как всякое большинство, ни умственными силами, ни энергиею, но по мере сил и разумения честно исполняло свой долг служебный по церкви и приходу. Если священники этого сорта не могли говорить своих проповедей с церковного амвона, то они читали поучения печатныя с большим усердием, а простое доброе слово у них всегда и везде на устах, для своей паствы, практическими же уроками для нея служила трудовая, скромная и честная жизнь этих священников. И они вполне достойно пользовались уважением со стороны своей паствы”.
В этом живо написанном воспоминании подмечено существенное изменение, происходившее в реальном статусе приходского духовенства XVIII—XIX веков. Уходили в прошлое времена договорно-партнерских отношений сельского мира и священника, столь типичные для средневекового Севера. Исчезла та степень зависимости пастыря от сельского мира, которая порой так унижала священника и беспокоила церковное сознание. Приходское духовенство все более ощущало себя полномочным и достойным служителем Церкви, оно все увереннее вставало на позиции пастырства и учительства.
Все приходское духовенство Севера в течение XIX столетия, как правило, получало семинарскую подготовку. К концу столетия среди священников практически все имели за плечами полный курс одной из севернороссийских семинарий. Младший причт состоял либо из лиц, окончивших духовные училища, либо получивших практическую выучку в храме. Однако и среди них все чаще встречались псаломщики, учившиеся в семинарии или окончившие ее. Разумеется, все это заметно возвышало пастырей над прихожанами, способствовало развитию катехизации, проповедничества, усилению духовного и эстетического воздействия богослужений, формированию сознательного отношения к вероучению. За два синодальных столетия приходское духовенство сделало огромный шаг вперед в своем саморазвитии и образованности.
Священническая среда теперь была способна выдвинуть ярких проповедников, слушать которых порой собирался весь город или вся волость. Так, в середине XIX века вся Вологда ходила на проповеди протоиерея Василия Нордова. Глубоко знавший Писание и психологию человека, он каждой своей проповедью заставлял богомольцев обдумывать свою жизнь как бы заново, соизмерять ее с морально-этическим учением православия. Преосвященный Иннокентий (Борисов) —один из лучших российских проповедников XIX века, называл Нордова вологодским бриллиантом. Деликатно, но метко указывал на общественные и нравственные недуги, требующие врачевания, и другой вологодский проповедник —преподаватель семинарии о. Никон. Хорошо говорил священник Алексей Яковлевич Попов (впоследствии — епископ Тогемский Павел, викарий Вологодской епархии). Вращавшийся в городском и дворянском обществе, он зорко следил за светской литературой, был знаком со всеми течениями общественной мысли и всегда был готов отозваться с церковной кафедры на то, что волновало современников. Церковная проповедь священника становилась в таких случаях событием в жизни города, оставляла след на всю жизнь.
Священник А. Попов вспоминал: “Я должен упомянуть и еще об одном проповеднике нашего времени в Вологде. Это был протоиерей Николаевской, что во Владычной слободе, церкви о. Иоанн Васильевич Прокошев... Высокого роста, красавец, с длинной седой бородой, с ярким румянцем на лице и огненным взором.., он одним своим внешним видом напоминал древних пророков и производил на людей, впервые встречавшихся с ним, импонирующее впечатление... И вот мне помнится такая картина. В одной из своих обычных импровизаций вдохновенный проповедник, с горящим взором, описав сильными штрихами дурныя последствия для необузданных нарушителей воли Отца небесного и презрителей уставов Церкви, вдруг и затих, и омрачился на несколько мгновений. В церкви водворилась могильная тишина. Тогда проповедник-оратор ставит вопрос: что же ожидает этих несчастных губителей своего счастья в доме отчем там, по ту сторону гроба? И это говорит тихо, раздельно, опустивши долу взор, как бы задумавшись и положивши правую руку на грудь. Мертвая тишина продолжается. Кажется, что никто даже дышать не смеет. Опытный проповедник-оратор, использовав момент, как нельзя лучше, с глубоким чувством, подавленным голосом, отвечая на свои вопрос, говорят так: “Страшно сказать, а сказать надобно, слушатели, ... ад!”. Впечатление получилось поразительное, такое, которого нельзя забыть целую жизнь”.
*Так принято обращаться лишь к архиереям.
