На рубеже веков
В конце XIX—начале XX веков в жизни северных монастырей наблюдался некоторый духовный и хозяйственный подъем.
Общее состояние сети монастырей и пустынь (вместе с приписными) в начале XX века было следующим: Архангельская епархия—14, в том числе: в Архангельском уезде—3, в Холмогорском—2, Шенкурском—1, Пинежском—3, Мезенском—1, Онежском—2, Кемском — 1, Александровском—1; Вологодская епархия—30, в т. ч.: в Вологодском уезде—10, Грязовецком—3, Кадниковском—5, Тотемском—2, в Устюге и уезде—6, Соль-Вычегодском—2, Яренском — 1, Усть-Сысольском—1; Олонецкая епархия— 15, (в т. ч.: в Олонецком уезде —2, Каргопольском—4, Петрозаводском—5, Повенецком—2, Пудожском—1, Лодейнопольском — 1; в северо-восточных уездах Новгородской епархии—7, в т. ч.: в Кирилловском—4, Череповецком—1, Белозерском — 1, Устюженском—1. Всего на Европейском Севере России в начале XX века существовало, таким образом, 66 монастырей и пустынь.
Правда, лишь немногие из них объединяли многочисленную братию: Соловецкий, Сийский, Александро-Свирский, Кирилло-Белозерский, Спасо-Суморин, Троицкий Стефано-Ульяновский и некоторые женские обители. Преобладала же такая картина: 6—8 монашествующих, из коих 4—6 носят священный сан и заняты ежедневными богослужениями, 5—10 указных послушников, т. е. зачисленных в монастырский штат и готовящихся к пострижению, а также 10—15 послушников на испытании, судьба которых еще не определена и которые находятся на различных монастырских послушаниях. Могло проживать и некоторое число временно работающих, а также 2—3 присланных церковной властью на исправление провинившихся священно- и церковнослужителей.
Особенностью тех лет было увеличение количества женских монастырей, что в предшествующие века было не характерно для Севера: Их стало 14. В женские монастыри были преобразованы и некоторые из старинных обителей, веками существовавших как мужские —Ферапонтов, Арсениево-Комельский, Троице-Гледенский. Женские монастыри были более населенными. Так, например, в монастырях Вологодской епархии в 1870-е годы значился 341 монах и 48 монахинь, а через 40 лет (1912 г.)—196 монахов и 81 монахиня. Численность же монастырских насельников вместе с послушниками была таковой: в 16 мужских монастырях—617 человек, в 6 женских—969.
С конца XIX века возобновилось учреждение новых монастырей, также, в основном, женских. В 1893 году решением Синода был создан женский Крестовоздвиженский монастырь в Кылтове (Яренский у.), для учреждения которого большие средства и земельные угодья передал известный судовладелец и хозяин Сереговского завода купец 1-й гильдии Афанасий Булычев. Очень скоро монастырь стал одним из самых благоустроенных и населенных.
В 1900 г. на средства о. Иоанна Сергиева (Кронштадтского) был построен и благоустроен Иоанн-Богословский монастырь в Суре Пинежского уезда, а чуть позднее—учрежден Ущельский женский монастырь на Мезени.
В эти годы сила воздействия монастырей на окружающий людской мир определялась прежде всего духовно-религиозным авторитетом прошлых веков. Иные стороны монашеского служения как бы отошли на второй план. В веками “намоленной” обители православный человек с новой силой воспринимал каждое слово молитвы, каждое известное ему с детства песнопение, каждое слово проповедника. Сильное воздействие оказывала и сама монастырская обстановка: здесь столетиями сосредотачивались различные святыни, чудотворные или чтимые иконы, выставлялись напоказ исторические реликвии, выносились старинные книги и сосуды, собирались предметы народного прикладного искусства. Во всем этом жила память веков: для паломника монастырь был своего рода музеем под открытым небом—музеем веры и благочестия.
Важно и то, что история многих монастырей связывалась с именем общероссийских или местночтимых святых, мощи которых почивали здесь же. Они были окружены почитанием и создавали эффект непосредственного присутствия святого. Отправляясь на богомолье, паломники говорили: “идем поклониться преподобному Антонию”, “взяли святой воды у Павла”, “дали обет Зосиме и Савватию”, “помолились Кириллу”. Посещение известного монастыря запоминалось надолго, порой на всю жизнь, так же, как и услышанные там легенды, притчи, рассказы нравоучительного, религиозного и исторического характера.
Однако вполне благополучным течение монастырской жизни в первые годы XX века назвать нельзя. Так сложилось, что для полнокровной хозяйственной деятельности у большинства монастырей уже не было нужных условий, да и опыт ее после секуляризации 1764 г. заметно растерялся. Другой же путь воздействия на мир—горячая вера и духовное подвижничество — не мог быть рассчитан на такое обилие монастырей. Отчеты благочинных пестрят сетованиями типа: “во всех монастырях замечены ничтожные расходы на пополнение книгохранилищ”, “принятые на послушание молодые послушники не поручаются руководству старших членов братии”, “многие иноки уклоняются от иноческих обетов и правил.., не поддаются благоразумным внушениям своих наставников”, “существенной проблемой остается отсутствие ищущих иночества”, “здания и хозяйственные строения находятся в ветхом состоянии”. В этих фразах—перечень основных проблем северных монастырей рубежа веков.
И все же люди с надеждой и благоговением шли в монастырские храмы. В дни праздников они были переполнены молящимися, многие стояли на монастырском дворе, молились на папертях и галереях соборных храмов. Почитание монастыря как бы не зависело от его нынешнего состояния. Было ощущение особой значимости православной обители как самоценного феномена духовности.
История монастырей оборвалась на Севере, как известно, насильственно. Она осталась недосказанной и недописанной; незаживающей раной обернулось разрушение монастырей в душах верующих и в судьбах духовной культуры края.
