Насон - История города Вологды - Про сенькину шапку

Про сенькину шапку

«По Сеньке и шапка», «Каков Пахом, такова и шапка на нем» — утверждают пословицы. Выходит, каждому человеку подходил свой головной убор, то есть простой мужик никак не мог появиться в дорогой меховой шапке. Да что говорить, при их выборе учитывались куда более «тонкие» детали: чем мирянин занимался, какого он происхождения да где проживал. При таком разграничении у каждого головного убора было свое название. 

Более того, в Московской Руси общепринятого родового названия не существовало. В деловой письменности в этой роли выступает слово шапка, а в книжных текстах употреблялось наименование платье. Дело в том, что названия головных уборов не были обособлены в такой степени, как сейчас, от остальных названий одежды Выражение головной убор появляется лишь в первой половине XVIII в. 

В зависимости от фасона и назначения головных уборов их названия в старорусском языке делились на несколько групп: женские полотенечные покрывала и платки, девичьи ленты и венцы, женские уборы из платков, чепцы и шапочки. И шапки. Об истории последней группы слов, называвших преимущественно мужские уборы, и рассказывается здесь. 

Шапка в Московской Руси была самым популярным головным убором. Сам тип его был заимствован русскими у других народов, часто вместе с соответствующими названиями. В связи с этим приведем любопытный пример из московского летописца 1630—1640 гг.: «А послы розных земель стояли коиждо под своим знаменем: государевы московские послы знамя колпак, турские земли знамя чолма, цесарские земли знамя шапка римьская, польская земля знамя магирка, свейское знамя шляпа». Всякому послу — своя «голова». 

Слово шапка фиксируется в XIII в., впервые оно отмечается в новгородской берестяной грамоте № 141: «А Гришки кожюхе свита сорочица шяпка». Первоначально это слово могло иметь местный характер. Кстати, Великий Новгород в старые времена славился шапочным промыслом, здесь одновременно работало до 100 шапочников и даже учились мастера из других мест. Шапка это название мехового головного убора для мужчин и женщин всех возрастов. «Шапка потребна и жене и мужу» — читаем в «Букваре» Кариона Истомина, напечатанном в 1694 г. В письменных источниках упоминаются шапки мужские, женские, девичьи, «робячьи», «дитячьи». Можно встретить указание на сезонное их назначение и качество подкладки: шапка студеная, теплая; указывается также и назначение: шапка ходильная, ездовая, спальная; отмечаются особенности покроя: круглая, низкая, кумыкская, польская, тунгусская, черкасская. 

Слово шапка возникло в русском языке из французского заимствования шап, игапа, хотя, высказывается предположение и о тюркском происхождении этого слова. В текстах XVII в. наряду с распространенным шапка употреблялись еще шап, шапа, которые можно считать исторически первоначальными для шапка (шап + к + а с первоначальным уменьшительным значением, которое вскоре исчезает): «Явил новгородец Ануфреи Артемьев сын 110 шап муских»; «Михаила шапки мне не отдал начюи де здеся са мною, так де и шап твою отдам». Примеры эти взяты из исторических источников XVII в.

 В XVII в. охотно носится шапка с тремя лопастями — треух, это название впервые упоминается в описи имущества Михаила Татищева 1608 г.: «...треух рысей сукно вишнево, ветчан, цена 10 алтын». Слово треух как имя собственное известно по расходной книге Болдин-Дорогобужского монастыря с 1598 г. Треухи получили общерусское признание, хотя приверженцы старых обычаев осуждали их ношение. Например, известный протопоп Аввакум в 1671 г. выговаривал своей стороннице боярыне Морозовой: «Да не носи себе треухов тех, сделай шапку, чтоб и рожу-то всю закрыли, а то беда на меня твои треухи-те». Этот головной убор носили мужчины и женщины, причем независимо от социального положения. Они упоминаются в описях имущества знатных бояр, обычны они и в одежде простолюдинов, поэтому слово треух широко и быстро закрепилось в общерусском употреблении. 

Треухи изредка использовали как подшлемники. Такие уборы получали второе название — наушники. Упоминаются в описи имущества Голицыных 1689 г.: «...два наушника по объяри шиты шелками, на собольих пупках, цена 101 алт.». Со слова наушник началось развитие целого гнезда однокоренных слов, в том числе и широко известного в наши дни ушанка. 

Высокая меховая шапка или колпак с круглым верхом, входившие в царский наряд, назывались столбуном. Правда, это название встречено всего один раз в духовной князя Дмитрия Ивановича 1509 г.: «А саженово моего платья: колпак столбун полици сажены жемчугом». Похожий головной убор с высоким цилиндрическим верхом, который носили бояре, имел название шапка горлатная. Небольшие шапочки с высоким верхом — столбунцы надевали девушки и девочки-подростки, по, как правило, в богатых семьях. Вероятнее всего, именно это и повлияло на скорый выход из активного употребления всех этих слов. 

Во все времена на Руси в каждой местности были свои типы шапок и свои названия для них. На востоке южнорусской территории часто употреблялось наименование вершень — мужская шапка из сукна вишневого цвета, отороченная мерлушкой. Там же зафиксировано слово трухмен: «...шапка из смушки, с круглым верхом, узкая». Близко к нему по структуре шепень - видоизмененное от шап «А на нем платья: зипун, рукавицы, шепень черлена на лисице». Это описание взято из записи допроса беглых холопов, сделанной в 1620 г. В Сибири местная разновидность меховых мужских шапок с наушниками и задником до плеч называлась малахай. Слово заимствовано из монгольского языка и первоначально известно лишь в текстах, связанных с Томском и Якутском. Наш земляк Ерофей Хабаров в 1652 г. писал из Якутска об одежде и обычаях местного населения: «У того мужика богдойского платье на нем камчатое все и на голове у него малахай соболей». В наши дни слово наиболее широко известно в севернорусских и сибирских говорах как название меховой шапки с широкими наушниками и задником до плеч, а также верхней широкой одежды. 

Меховые шапки черного цвета и особого покроя назывались мурманки. История этого простого названия пока не изучена, связывать его прямо с географическим термином Мурман вряд ли возможно. Некоторый свет на происхождение слова проливает одно замечание в русско-немецком разговорнике, составленном в Пскове в 1607 г.: «...лисицы-морманки — с нацветом лисица». В описи теплого платья знатных людей Строгановых, составленной в 1627 г. в Сольвычегодске, читаем: «...2 шапки мурманки лисицы черные». Может быть, вначале мурманка обозначало «черно-бурая лисица», а затем приобрело значение «шапка из меха темно-бурой лисицы, шапка из темного меха». Позднее шапка мурманка встречается в фольклорных произведениях. 

Среди названий меховых головных уборов были и иноязычные заимствования, но лишь некоторые из них получили широкое распространение. Большинство подобных слов употреблялось на русских окраинах, в зонах непосредственных контактов с иноязычными народами. Так, тюркское по происхождению слово курпек 'смушка, овчина' эпизодически употреблялось как название шапки из овчины, в частности и на Русском Севере, что доказывает опись имущества Кирилло-Белозерского монастыря за 1699 г.: «...шапка червчата с соболем, другой курпек вишневой пух овчинной». Приведу описание головного убора крестьянина, сделанное в Москве в 1673 г.: «Микитка Родионов... шапка на нем курпечик вершек белой». Первое употребление слова курпи в перечне названий головных уборов обнаружено нами в уже упоминавшемся русско-немецком разговорнике 1607 г. Судьба этого слова позволяет понаблюдать за процессом формирования значений у слова вообще. Оказывается, в языке тоже ведется проба материала, своеобразный эксперимент, который осуществляется коллективными усилиями всех, пользующихся данным языком. Попытка создать особое название шапок из смушки путем переноса слова-наименования с материала на изделие из этого материала в данном случае не удалось: слово ксурпек не смогло оторваться от родового названия шапка и употреблялось только в сочетании шапка курпек как конкретизатор, уточнитель родового обозначения, а шапка в свою очереди, устраняло двусмысленность в значении лексемы курпек. Дальнейшего продолжения в истории языка курпек 'шапка' не имело. 

Не нашло широкого распространения: в языке слово кучма 'меховая шапка, ушанка', наблюдаемое в письменных источниках с XV в. Известно, что соболью кучму с золотой запоной носил Борис Годунов. В XIX в. кучма считалось старинным названием крестьянской шапки, а теперь вообще не употребляется. Зато в белорусском и польском языках оно известно несколько шире. 

Из названий мужских головных уборов общерусским являлось слово колпак 'остроконечная шапка с подкладкой и отворотами', которое усвоено из тюркских языков. Самые первые случаи его употребления относятся к XV в. и характеризуют одежду иностранцев, как, например, в сказании «О человецех незнаемых в восточной стране»: «А коли ядят и они крошат мясо или рыбу да кладут под колпак или под шапку». Колпаки были вторым головным убором, их надевали на комнатные шапочки — тафейки, а поверх колпака иногда водружали горлатную шапку с высоким верхом. Свидетельства такого рода обнаруживаем в челобитных и явках о грабежах, как, например, в такой записи, сделанной в Москве в 1543 г.: «А грабежу у него взяли... сняли колпак да шапку черну да тафью камчату». Шапка и колпак внешне различались, а функционально дополняли друг друга, поэтому состоятельные люди носили шапку и колпак одновременно, а бедные — какой-либо один убор. Неразлучность известной пары Фомы и Еремы из «Повести о Фоме и Ереме», сочиненной не позднее XVII в., как раз в том и состоит, что на двоих у них есть то, что положено иметь одному человеку: «На Ереме зипун, на Фоме кафтан, на Ереме шапка, на Фоме колпак». 

Головной убор, аналогичный колпаку, в западной части южнорусской территории получил название мегерка, известное также в старобелорусском и старопольском языках и часто употребляемое в сочетании магерка литовская: «Выехали из деревни человек с пятнадцать, а на них магирки литовские, а почали им говорить по-литовски» — свидетельствуют акты Московского государства 1890 г. «Куплено в казну магирка литовская на голову» — помечено в приходо-расходной книге Свирского монастыря за 1658 г. В национальный период магирка 'род колпака без кисти, валяная белая шапка' употребляется в западных районах России. 

К названиям колпаков принадлежит и шлык 'высокий колпак из меха или ткани, носимый поверх шапки'. Фактически шлык и колпак — это одно и тоже, но слово шлык вошло в русский язык позднее, лишь со второй половины XVI в., поэтому оно и не получило столь широкого распространения. Вначале шлык обозначало 'часть головного убора, подзатыльник', а в XVII в. шлык 'колпак' уже встречается в описаниях одежды иностранцев. Сравним два значения этого слова в старых русских текстах: «...шапка авчинная без шлыка»; «...шлык немецкой, дороги зелены, стеган». 

Судьба слова шлык выглядит так: в середине XVI в. оно было заимствовано русским языком из старобелорусского и старопольского (кстати, в старопольских текстах оно отмечается с 1325 г.), причем непосредственно в форме шлык, а не башлык, как это иногда предполагают. Башлык отмечается в русском языке несколько позже и лишь как имя собственное: Башлык Леонтьевич Кокорев (1566). Нарицательное башлык известно лишь в первой трети XIX в., а шлык 'шапка, чепец, колпак' в то время уже популярно по всей России. 

В описаниях царских нарядов в старомосковский период было отмечено тюркское слово науруз, которое обозначало головной убор с полями, украшенный оригинальными пуговицами и кистями. Такой убор носил царь Иван Грозный. Во второй половине XVII в. тот же предмет называется мурмолкой, но и слово мурмолка употребляется также очень редко. 

Слово шляпа, которым называли общий для мужчин и женщин головной убор, фиксируется с 1565 г.: «...дочери моей княжне Огрофене приданые... снур сажен жемчюгом на шляпу». Этот пример взят из духовной грамоты князя Оболенского. Слово заимствовано из немецкого языка, причем вместе с соответствующим предметом; в текстах часто упоминаются немецкие шляпы. Любопытно, что, став общерусским, слово шляпа не стало общеупотребительным в жанрово-стилевом отношении Оно так и не проникло в традиционные книжные жанры, зато свободно употреблялось в живой речи, деловой письменности и в художественных текстах демократического содержания. 

Для именования мужских головных повязок нерусских народов в русском языке использовались два способа : развитие новых значений у исконных слов (завой 'головной убор вообще', завой 'головной убор вое точных народов, тюрбан, чалма') и заимствование иноязычных слов (чалма, феска). Первый способ был характерен для книжной письменности, второй — для живой речи и деловых текстов. 

С языческих времен на Руси существовал обычай «ряжения» В наряд ряженых и скоморохов, кроме прочей одежды, входили маски, которые имели свои названия. Позднее русские знакомятся с иноземным обычаем карнавалов и маскарадов и усваивают несколько иноязычных наименований масок. Таким образом, некоторое время существовали как свои, исконные, так и заимствованные названия для масок. Особенно в XVII в. Первоначально были известны латинское заимствование скурата и собственно русское личина. В описании русского посольства во Флоренцию 1659 г читаем: «Мужи и жены честные и дети ходят все в скуратах, сиречь в личинах всяких цветов». Непростой была и история слова маска. Вначале оно известно как машкара — мышкарь, более характерное для польского языка, усвоившего в свою очередь это наименование из итальянского. Князь Андрей Курбский в «Истории о великом князе Московском» писал о русских обычаях той поры: «Упившися начал и с скоморохами в машкарах плясати. и взявши машкару (скурату або — личину) класти начал на лице его». В то же время известно и русское соответствие харя (из ухаря — от слова ухо). Вот пример из текста XVII в.: «Поде испроси у некоего мышкарь а по нашему харю с великою седою брадою». Стольник П. А. Толстой, побывавший в 1698 г. в Венеции, так описывал свои впечатления от посещения оперы: «В Венеции приходят в те оперы множество людей в машкарах, по-славянски в харях, чтоб никто никого не познавал». Борьба наименований харя и машкара — мышкарь — машера завершается в национальный период формированием на иноязычной основе слова маска.

Возвращаясь к известной пословице «По Сеньке и шапка», впервые зафиксированной в русской письменности еще в XVII в., можно сказать, что у Сеньки из пословицы был богатый выбор головных уборов, но имущественные возможности позволяли ему в будние дни носить войлочный колпак и шапку из овчины, а в праздники веселиться в кругу со скоморохами, надев ярко разрисованную харю. Богаче одевался боярин Семен Иванович: он носил зимой соболью шапку, а под ней теплый колпак, летом — пуховую шляпу, а дома отдыхал в нарядно расшитой тафейке.